Дураков нет - Ричард Руссо

такого рода не было опыта, он не считал возможным что-то советовать. Вдруг совет окажется неверным. Вера же, как обычно, знала, как Питеру следует поступить. Она отлично умела указывать другим путь – именно это и признал Ральф, когда сказал, что уже привык. Он привык, что его жена всегда знает, как лучше, и позаботится о том, чтобы это лучшее случилось.

– Твоя мама хочет как лучше, вот и все, – сказал Ральф.

– Знаю, – ответил Питер и застегнул Уиллу куртку.

Когда-то Уиллу, похоже, прищемили молнией кожу на шее, и теперь он всегда прикрывал ее ладонью в перчатке. Салли, конечно, прав, понял Питер, мальчик боится буквально всего.

– Я бы не возражал, но она уверена, что знает, как мне будет лучше. И мне, и всем прочим.

– Черт. – Ральф пожал плечами: – Это же только любовь.

Питер покачал головой:

– Нет, пап, ты не прав. Это, конечно, любовь, но это не только любовь.

Ральф сомневался, что понимает разницу, но спорить не стал.

– Все равно, – сказал он, – не обращай ты внимания на ее слова. Ты же знаешь, что можешь жить у нас сколько хочешь. Это и мой дом тоже, а раз так, то и ты, и твои…

Ральф почувствовал, что продолжать не в силах, голос у него осекся от огромной любви ко всем присным. Осекся от любви. И только от любви.

Питер всмотрелся в лицо отчима.

– Как тебе это удается, пап? Как ты это терпишь?

Такое признание его заслуг было приятно Ральфу, но он не представлял, что ответить Питеру, не признав его правоту.

– Я все улажу, – заверил он. – Она никогда долго не злится. К вечеру… – Ральф замолчал, вспомнив, с кем говорит. Чужого он убедил бы, что к вечеру Вера успокоится. Но Питер знает мать, а следовательно, не поверит ему. Если уж начистоту, Ральф ни разу не видел Веру настолько расстроенной. – Надеюсь, нам больше не позвонят.

Питер уставился в пол:

– Я понятия не имею, откуда у нее ваш номер.

Но вообще-то это была неправда. Вчера вечером он сообразил, что на День благодарения звонил Дейрдре за ее счет. Видимо, его номер оказался в присланной ей квитанции. Звонки беспокоили Питера, но больше всего он боялся, что Дейрдре исполнит угрозу и заявится к ним лично.

– Где ты вообще познакомился с такой женщиной? – полюбопытствовал Ральф.

Этот вопрос не давал ему покоя со вчерашнего дня, когда он ответил на звонок – и пожалел об этом. Знакомых в научных кругах у Ральфа не было, но он полагал, что похожи они на тех, кого показывают по образовательному телеканалу Олбани. Вера любила этот канал и высокомерно посмеивалась над Ральфом, когда он после часа, убитого на очередную образовательную передачу, признавался, что ни черта не понял. Вот он и считал, что все сотрудники университета, где преподает Питер, изъясняются как персонажи из телепрограммы, и оказался не готов к тому, что молодая женщина, беспрестанно названивавшая Питеру и упорно не верившая, что того нет дома, заявила Ральфу: “Окей, только когда он придет домой, спросите у него одну вещь. Спросите, окей? Правда ли, что я сосу лучше всех на Восточном побережье”.

– Мы познакомились на поэтическом вечере, – ответил Питер на его вопрос.

Ральф серьезно кивнул, притворяясь, будто понял.

– И на этих вот вечерах все женщины такие?

Питер не сдержал ухмылки:

– Да, таких на удивление много.

Ральф покачал головой. Он в жизни не был ни на одном поэтическом вечере. Причина, по которой он их избегал – там читают стихи, – всегда казалась ему весомой, но теперь к ней прибавилась другая (хоть в ней и не было нужды). Вера не просила его ходить с ней на поэтические вечера, но однажды, если она особенно на него разозлится и захочет его наказать, с нее такое станется, к тому же образовательный канал ей, похоже, прискучил. Хорошо, что в Бате не бывает поэтических вечеров, но до Шуйлер-Спрингс рукой подать, а уж там их полно, наверное. А про Олбани и говорить нечего. Эта мысль напугала Ральфа. Вот так живешь и не знаешь, что кругом сплошь поэтические вечера.

Просьба женщины уточнить у Питера, правда ли, что она сосет лучше всех на Восточном побережье, так смутила Ральфа, что он ничего ему не сказал. Повторить эти ее слова было не легче, чем признаться, что в молодости ему тоже однажды отсосали. Это случилось в Южной Каролине, а там такое незаконно – и не только потому, что минет был за деньги. Ральф так и не сумел об этом забыть, как о самом страшном, что случалось с ним в жизни. О чем он вообще думал, когда согласился на такое? Теперь, в пятьдесят восемь, он задавался тем же вопросом, что и тогда, в восемнадцать. И отвечал на него так же. Он не знал, как это будет, а когда сообразил, что происходит, поздно было идти на попятный. Во-первых, Ральф воображал, что у каждого из компании будет по девушке. И по комнате. Разные девушки и разные комнаты. Вот как он себе это представлял. А не одна девушка на всех, и не одна душная темная комнатушка. Он представлял себе интимный акт, а не публичное шоу. И наслаждение, а не какое-то ощущение, будто живот скрутило. Он представлял себе двух обнаженных людей, а не полностью одетую девицу, которая обслуживает шестерых парней, а те по очереди спускают штаны до щиколоток и, кончив, натягивают обратно. Он не представлял, что придется выступать перед галеркой, слушать чужие советы, замечания и финальные аплодисменты. Как он позволил себе впутаться в такую мерзость?

Пожалуй, единственное, что Ральф мог сказать в свое оправдание, – он и не собирался в этом участвовать. Честно, не собирался. Он не знал, во что ввязывается, и верил, что и у Питера – а о нем Ральф не хотел думать плохо – вышло так же. Если Ральф кого и винил – они с Питером и Уиллом стояли в гараже, и лишнего при ребенке говорить было нельзя, – то самого себя, винил в том, что ему нечего посоветовать Питеру. Ральф ведь даже не предостерег его, что существуют женщины вроде той, с которой связался Питер, не предупредил, что они способны заставить мужчину почувствовать себя не вполне мужчиной, да так, как нипочем не удастся другому мужчине, даже если тот обсмеет тебя презрительно. “Я смотрю, ты в этом деле не очень, а, Висюн?” – пошутила та девица из Южной Каролины, тщетно потрудившись над Ральфом, и кое-кто из его приятелей одобрительно заржал. За Ральфа вступился парнишка,