После любви - Виктория Платова

– Не уверены? – в голосе Алекса снова слышитсятревога.

– Может, вы сами ее захлопнули?

– Да нет же!..

– Это точно?

– Абсолютно.

– Да, я вижу сама. В двери нет замка.

– Как что нет?

– Он есть, конечно, только его не видно. Скорее всего,кнопка приводит в движение какие-то механизмы внутри.

– Какая кнопка? – удивление Алекса вполне понятнои косвенно подтверждает его слова насчет потайной комнаты: «дверь в нее так иприглашала войти».

– Чтобы попасть сюда, нужно найти кнопку на заднейпанели шкафа и нажать на нее.

– Откуда вы знаете?

– Долго объяснять.

Меня так и подмывает проделать несколько манипуляций скнопкой и дверью, чтобы понять принцип устройства замка, я уже готова занятьсяшкольными опытами и останавливаюсь лишь в самый последний момент. Я пришла сюдасовсем не для этого и вместо намеченных десяти минут торчу здесь много дольше.В любом другом случае я бы обязательно запаниковала, но нервозность иабсолютная потерянность бывшего Спасителя действуют на меня самым удивительнымобразом: еще никогда я не была так собрана и хладнокровна, как сейчас.

– Хорошо, объясните потом.

– Я просто хочу сказать, что эта дверь не можетзахлопнуться сама. И что ее нельзя запереть изнутри. Только и всего.

– Вы намекаете, что в квартире кто-то был?

– Не знаю.

– Или что кто-то зашел следом за мной?

– Не знаю.

– Кто-то очень тихий…

Алекс – взъерошенный, с мокрым от пота лицом, мокрыми отпота подмышками – понижает голос до шепота. И невидящим взглядом смотрит мимоменя, в изменчивый сумрак зала. Вместо того чтобы сузить пространство самойбольшой в квартире комнаты, темно-синяя мгла неожиданно расширила его. Теперьоно кажется необъятным – на его преодоление потребовалось бы несколько дневныхпереходов. Вопрос в том, наступит ли день вообще.

Где-то в глубине квартиры слышен стук падающих капель.Настолько резкий и четкий, что даже странно, почему его не было слышно раньше.

– Что это? – Алекс не кричит, не говорит и нешепчет, он просто раскрывает рот, выпуская оттуда пустые оболочки слов.

– Не знаю. Вода.

– Какая вода?

– Может быть, протекает кран?

– Какой кран? При чем здесь кран? О, боже! –причитает Алекс.

– Кто-то не до конца завернул его. Кто-то оченьтихий. – От монотонного повторяющегося звука у меня по спине бегутмурашки, но даже сейчас я не могу отказать себе в удовольствии поддразнитьАлекса.

– По-моему, нужно выбираться отсюда.

– Хорошо бы. Но сначала я кое-что здесь соберу.

– О чем вы. Сашa?

– Вам непонятно? Я хочу снять фотографии с доски,прихватить папки. Возможно, найдется еще что-нибудь интересное.

– Зачем вам это?

– А вас не смутила галерея мертвецов?

– Смутила… Я скажу вам больше… Многие из этих, как вывыразились, м-мм..мертвецов в разное время покупали у меня картины.

Все начинает проясняться и без сравнительного анализаматериалов Фрэнки и бумаг, вывешенных в потайной комнате. Алекс и Мерседес,Мерседес и Алекс – один втюхивал доверчивым клиентам всякую лабуду, а другаяблагополучно их отстреливала. Две стороны одной медали. Я почти уверена, чтоименно Мерседес насылала пули на жалких, погрязших в роскоши людишек, какдревние боги насылали беды и несчастья на снедаемый гордыней род человеческий…Что ж, Мерседес – из того же пантеона великих древних богов, не стоит об этомзабывать. Мерседес, Мерседес – невидимая, недостижимая, огромная, как скала,еще более прекрасная, чем когда-либо, – ослепляет меня, заставляясодрогаться от близости темной бездны ее души. Она собирала ритуальные предметысамых различных культов смерти? Какая чушь, она сама была ритуальным предметом,сама была культом! Алекс Гринблат, теоретизирующий на темы небытия, жалкийпигмей Алекс Гринблат – он мог не знать об этой стороне жизни Мерседес, ктостанет посвящать в свои леденящие тайны пигмея?.. Я готова поверить тому, чтоАлекс был не в курсе, да нет же, еще ничему я не верила с такой готовностью!Странно лишь, что все его бывшие покупатели дохли как мухи и их гибельсчастливо прошла мимо Алекса. И всплыла только теперь. Чего стоил один mr.Тилле, глава крупного европейского концерна! Жизнь таких людей еще можетпротекать в тени, но их смерть всегда становится достоянием гласности. Алекс нечитает газет, не смотрит телевизор?.. Вместо того чтобы думать об этом, я думаюо том, что (пусть и недолгое время) была по-настоящему увлечена им. Спасительмира может изменить мою жизнь? наполнить ее новым смыслом? Ха-ха!..

Возня с кнопками отняла бы слишком много времени – и потомуя просто срываю фотографии и газетные вырезки, одну за другой. С доскойпокончено теперь остались папки в поддонах, а о компьютере и сейфе можнозабыть. Винчестер слишком тяжел, а сейф и вовсе неподъемен. Конечно, можно былобы напрячь Алекса: даже такой, абсолютно деморализованный, он много сильнееменя, но… С некоторых пор я смотрю на господина теоретика как на пустое место.

Папок слишком много, и в один несчастный рюкзак они не влезут.И у меня нет времени решать, какую из них взять, а какую оставить. Алексадействительно заперли.

Заперли.

Ясно, как божий день.

Его запер тот, кто был хорошо знаком с механизмом двери впотайную комнату и знал о нем много больше, чем успела узнать я. Сначалакомната, а потом квартира: тот, кто запер Алекса, запер затем и квартиру. Скуском жвачки на двери. С моей меткой. Он знал о ней или предполагал, что онаможет там находиться. Или… или следил за мной. И заперев Алекса и покинувквартиру, вернул жвачку на место, чтобы… Чтобы я ничего не заподозрила. Ивошла.

Кто-то очень тихий… очень хитрый… очень опасный. И неисключено, что он стоит сейчас за входной дверью…

О, черт!

Я стараюсь держать себя в руках, но все равно срываюсь накрик.

– Принесите какой-нибудь рюкзак, Алекс! А лучше два. Ихтам полно! И пошевеливайтесь, у нас нет времени! Нужно убираться отсюда ипобыстрее!..

Чтобы заглушить страх, я снова углубляюсь в папки,бессмысленно верчу их в руках, складываю одну на другую, где же проклятые рюкзаки?

– Алекс, вы заснули?!

Алекс, до сих пор с энтузиазмом откликавшийся на любое моедвижение, на любое, брошенное вскользь слово, молчит. Проклятый идиот!

Мексиканский негодяй, как сказали бы мои питерские друзья.

Я наконец-то отрываюсь от папок и оборачиваюсь к двери.Алекс стоит в проеме, облокотившись на косяк и скрестив руки на груди. Онсосредоточен и даже слегка надменен, от недавней растерянности не осталось иследа.