Тайный посол. Том 1 - Владимир Малик

Гордон стоял на южной башне. В руке – длинная тонкая шпага. На шее – пестрый шарф. Высокий и прямой, как жердь, он не кланялся ни ядрам, ни пулям турецким, свистевшим над головой. Свежий ветер трепал его рыжий чуб – где-то в бою он потерял свою шапку. Одежда на нем – грязная, закопченная, разорванная во многих местах. Но самого полковника не тронула ни сабля спахии, ни янычарская пуля.

Внешне он был спокоен. Внимательно следил за лавами турецких сейменов, которые грозными валами катились из темноты к стенам крепости, наблюдал за пожарами в Нижнем городе и посматривал на далекие огоньки в русском стане за Тясмином. Он был уверен, что сможет продержаться не меньше недели, потому как крепкие стены надежно защищали от врага, а в погребах было достаточно пороха, ядер и продовольствия. Неглубокий, выдолбленный в камне колодец обеспечивал весь гарнизон крепости вкусной ключевой водой. Что еще нужно для обороны?

По обе стороны от Гордона, возле узких бойниц, наблюдали за врагом Кузьма Рожков, Арсен Звенигора, Роман Воинов и Грива. Так вышло, что они, без чьего-либо приказа, не сговариваясь, стали в этот день его личными телохранителями. Сначала, опасаясь преследования со стороны людей Трауэрнихта, держались возле полковника, надеясь на его защиту, а потом, восхищенные отвагой шотландца и отрезанные в замке от своих войск, решили быть с ним до конца. Это оказалось нелегко: полковник с невероятной для его возраста скоростью передвигался по стенам и действительно всегда ухитрялся находиться там, где тяжелее всего. Его появление в самой гуще битвы поднимало дух воинов, увлекало их снова вперед, на врага, а его тонкая сверкающая шпага поражала врагов, как молния.

Четверо друзей не отставали от шотландца, который пренебрегал опасностью, и их сабли не раз спасали его от верной гибели.

Турки не прекращали штурмовать крепость. После взятия Нижнего города они подвезли все имеющиеся у них пушки на Чигиринскую гору и начали яростно обстреливать южную башню и главные ворота замка. Замок отвечал не менее сильным огнем. Ожесточенная пушечная дуэль продолжалась больше часа. От взрыва бомбы во дворе крепости загорелась конюшня – едкий пороховой дым смешивался с густым дымом пожара и выедал глаза.

Под прикрытием пушечного огня янычары подтащили к воротам стенобитную машину. Тяжелый, окованный толстым железом таран забухал в дубовые ворота. Затрещало дерево, задрожала высокая надвратная башня.

Гордон указал вниз шпагой:

– Стрельцы, перебейте этих псов!

Прогремел залп из мушкетов и пищалей. Часть аскеров у стенобитной машины упали на землю. Остальные вмиг попрятались за толстые брусья или попятились к глубокому рву, которым был перекопан перешеек между крепостью и полем.

Таран замер. На стенах послышались радостные крики:

– А-а, получили, собаки!

– Отведали коржей с маком!

– Ну, кто еще хочет – налетай!

Грива поднял от теплого мушкета худое, закопченное дымом лицо, хмуро глянул налитыми кровью глазами на трупы янычаров. Зловещая улыбка исказила его запекшиеся губы.

– Мало! Ой мало! – прошептал он, насыпая порох из пороховницы в дуло мушкета.

Адский огонь, вспыхнувший в его сердце на пепелищах Канева, не утихал ни на миг. Бархатный кисет с золой, в которой, как думалось ему, были истлевшие косточки его детей, нестерпимой болью жег грудь, призывал к мести. За все дни осады Чигирина казак видел немало смертей врага, но утешения от этого ие испытывал.

– Ой мало!.. – скрежетал он в исступлении зубами.

Если бы он мог, то перебил бы без малейшего сожаления все вражье войско, хотя чувствовал, что и тогда не погасил бы пламя, которое жгло его сердце. Душевная боль и жажда мести были так велики, что распирали его, как хмель – бочку. В самую гущу боя бросался казак в поисках добычи для своей сабли. Во весь свой гигантский рост шел он навстречу врагам, не думая, что какая-нибудь горячая пуля может пронзить грудь или кривая турецкая сабля раскроит ему голову. А может, он и искал для себя смерти-избавительницы?

Забив в дуло мушкета тугой заряд, Грива припал к бойнице. Долго выбирал цель и еще дольше прицеливался. Наконец нажал курок. Среди грохота боя выстрел почти не был слышен, но по тому, какая злобно-радостная улыбка озарила его измученное, закопченное лицо, не трудно было догадаться, что под стенами крепости еще одним янычаром стало меньше.

– Еще один! – воскликнул Арсен, желая подбодрить товарища и хотя бы немного развеять его мрачное настроение.

Но тот мрачно покачал головой:

– Мало! Глянь, сколько их прется сюда!

Из темноты появлялись новые и новые лавины. Янычары шли медленно, перегруженные оружием, штурмовыми лестницами, вязанками соломы и хвороста, предназначенными для того, чтобы защитить их от пуль. Протяжный грозный крик «алла!» ширился, нарастал, катился к крепости, охватывая ее со всех сторон. Подбодренные помощью, зашевелились возле стенобитной машины и аскеры, оставшиеся в живых. Они нехотя выползали из своих убежищ и, подгоняемые злыми окриками чорбаджиев, тащились к тарану. Вот он качнулся раз, второй – и тяжелый удар вновь потряс ворота.

Тем временем не переставали бить турецкие пушки. Ядра с треском ударялись в каменные стены крепости, в башни, бойницы, в каменный зубчатый парапет и с грохотом рассыпались на мелкие осколки.

С громовым раскатом взрывались круглые чугунные бомбы, сея вокруг себя смерть.

Гордон отдал приказ заряжать пушки картечью, подтянуть плетенные из лозы корзины с камнями, приготовиться к рукопашному бою.

Когда вражьи лавы приблизились на пушечный выстрел, он взмахнул шпагой, резким высоким голосом крикнул:

– Огонь!

Десять пушек южных ворот ударили залпом. Частая картечь огненными брызгами плеснула в лица янычарам, вырывая многих из их рядов. Но это не остановило вражьи полчища. На место убитых и раненых тут же вставали другие, подхватывали лестницы и уже бегом мчались вперед.

Пушкари торопливо заряжали пушки. Они успели еще дважды ударить картечью. Потом, когда янычары оказались в мертвом пространстве, оставили ненужные теперь пушки и схватились за гаковницы, пищали и мушкеты, а также стали к корзинам с камнями, чтобы вместе с пехотой отбивать вражеский натиск.

Турки тоже прекратили пушечный обстрел, чтобы не попасть в своих. Зато таран забухал чаще и сильнее. А янычары уже приставляли к стенам высокие лестницы и, поддерживая друг друга, лезли по ним, становились на узкий карниз, стреляли из пистолетов в бойницы, цеплялись пальцами за малейшие выступы, чтобы взобраться на стену, и, срываясь, падали вниз.

– Кидай камни! – кричал Гордон, пронзая шпагой грудь янычара, который высунулся из-за парапета. – Отталкивайте лестницы! Смелее, друзья, смелее!

На стенах было жарко. Освещенные заревом пожаров, янычары, как черные призраки, поблескивая саблями и ятаганами, лезли вверх, как тесто из кадки. Стрельцы и казаки-сердюки еле успевали сбрасывать их вниз. А по лестницам быстро поднимались другие и тут же вступали в бой.