Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

Так что прибытие большого количества китайских семей беженцев-фермеров не обрадовало тех, кто уже там жил. Предгорья состояли из плато, склонённых к высоким горам и прорезанных очень глубокими, кривыми, густо заросшими лесом речными каньонами. Эти заросшие манзанитой[42] каньоны были непроходимы для китайских властей, и в них прятались многие японские семьи, большинство из которых искали золото или работали на неглубоких раскопках. Китайские дорожно-строительные компании были сосредоточены в плоскогорьях, а каньоны оставались в основном за японцами, несмотря на присутствие китайских старателей (Хоккайдо в изгнании, зажатый между китайской долиной и великой туземной пустыней). Теперь их мир заполнялся промокшими китайскими рисоводами.

Ни одну из сторон это не устраивало. К этому времени конфликты между китайцами и японцами стали такими же естественными, как между собакой и кошкой. Японцы в предгорьях старались не обращать внимания на то, что китайские беженцы разбивают свои лагеря у всех дорожных и железнодорожных станций; китайцы старались не обращать внимания на японские усадьбы, в которые они вторгались. Рис кончался, терпение было на исходе, и китайские власти направили войска для поддержания порядка в регионе. Дождь не прекращался.

Одна группа китайцев вышла из затопленного региона на дорогу, идущую вдоль реки Радужной Форели. Над её северным берегом раскинулись яблоневые сады и пастбища для скота, которые в основном принадлежали китайцам в Фанчжане, но возделывались японцами. Эта группа китайцев разбила лагерь в одном из садов, всеми силами стараясь укрыться от дождя, который продолжал идти день за днём. Они построили похожее на сарай здание из жердей с крышей из дранки и открытым очагом с одной стороны и завесили стены обычными простынями – защита слабая, но лучше, чем ничего. Днём они или спускались по стенам каньона ловить рыбу в бурлящей реке, или уходили в лес охотиться на оленей, отстреливая их в большом количестве и вяля мясо.

Матриарх одной из этих семей, женщина по имени Яо Цзэ, была вне себя от горя из-за того, что её шелковичные черви остались на ферме, в коробках, спрятанных в стропилах филатуры. Её муж боялся, что с этим ничего нельзя поделать, но семья наняла в прислугу японского паренька по имени Киёаки, который вызвался спуститься в долину, в первый же спокойный день сесть на вёсла и сплавать за шелкопрядами. Хозяину это предложение не понравилось, но хозяйка его одобрила, так как ей нужны были шелковичные черви. И вот одним дождливым утром Киёаки ушёл, чтобы попытаться вернуться на затопленную ферму, если получится.

Он нашёл лодку семьи Яо привязанной к дубу в долине на том же месте, где они её и оставили. Он отвязал её и поплыл там, где раньше были восточные рисовые поля их фермы, к их посёлку. Западный ветер поднимал высокие волны, и они вместе гнали его назад, на восток. Его ладони покрылись волдырями к тому времени, как он добрался до затопленного участка Яо, проплыл над его наружной стеной, скребнув по ней плоским дном лодки, и привязал её к крыше филатуры, самого высокого здания на ферме. Он пролез через слуховое окно на стропила и нашёл промокшие листы бумаги, покрытые яйцами шелкопрядов, в коробках, наполненных камнями и шелковичной мульчёй. Он собрал их все в клеёнчатую сумку и, довольный собой, спустил через окно в лодку.

Дождь уже яростно хлестал по поверхности воды, и Киёаки подумывал о том, чтобы провести ночь на чердаке дома Яо, но пустота этого места пугала его, и он решил плыть обратно. Клеёнка защитит яйца, а он провёл под водой так много времени, что уже привык. Он был как лягушка, которая то прыгает в пруд, то выпрыгивает из него, и ему было всё равно. Поэтому он сел в лодку и начал грести.

Но теперь, как назло, ветер дул с востока, поднимая волны неожиданной силы и тяжести. У него болели руки, и лодка время от времени задевала затонувшие предметы: верхушки деревьев, телеграфные столбы, (возможно и другие предметы – он был слишком напуган, чтобы смотреть). Пальцы мертвецов! Он не видел далеко в сгущающихся сумерках и с наступлением ночи потерял всякое представление о том, в каком направлении движется. На носу лодки лежал скомканный брезентовый настил; он натянул настил на планшир, закрепил верёвками, забрался под него и поплыл по течению, лёжа на дне лодки и время от времени вычерпывая воду консервной банкой. Было сыро, но лодка не проседала. Он терпел, пока её метало по волнам, и в конце концов заснул.

Ночью он несколько раз просыпался, черпал воду, но после этого всякий раз заставлял себя снова заснуть. Лодку кружило и раскачивало, но волны не заливались за борт. Если это произойдёт, лодка пойдёт ко дну, и он утонет, и он старался не думать об этом.

На рассвете стало понятно, что плыл он на запад, а не на восток. Его занесло далеко от внутреннего моря, в которое превратилась центральная долина. Группа долинных дубов отмечала небольшой островок на возвышенности, который всё ещё поднимался из потока, и Киёаки грёб к нему.

Поскольку он смотрел в сторону от маленького островка, то не разглядел его как следует, пока не врезался в него носом. Он сразу же обнаружил, что остров кишел пауками, жуками, змеями, белками, кротами, крысами, мышами, енотами и лисами, – и все они запрыгнули в его лодку одновременно как на новую возвышенность. А самой высокой вершиной здесь был он, и он закричал в ужасе, отмахиваясь от несчастных змей, белок и пауков, когда в лодку прыгнули девушка с ребёнком, так же, как и зверьё, только она оттолкнула лодку от дерева, к которому пристал Киёаки, плача и громко крича:

– Они хотят съесть её, они хотят съесть моего ребёнка!

Киёаки, сосредоточенный на существах, всё ещё ползающих по нему, едва не выронил весло за борт. В конце концов он раздавил, смахнул или выбросил за борт всех незваных гостей, вставил вёсла в уключины и быстро поплыл прочь. Девушка с ребёнком сидела на лавке, и она всё била насекомых и пауков, вопя:

– Фу! Тьфу! Тьфу!

Она была китаянкой.

Из нависающих серых туч снова хлынул дождь. Во всех направлениях они видели одну только воду, если не считать деревьев на маленьком островке, который покинули в такой спешке. Киёаки грёб на восток.

– Ты плывёшь не в ту сторону, – возмутилась она.

– Я приплыл оттуда, – сказал Киёаки. – Люди, на которых я работаю, остались там.

Девушка не ответила.

– Как вы оказались на этом острове?

И снова она промолчала.

С пассажирами грести стало тяжелее, и волны практически переплёскивались через борт лодки. Под ногами продолжали прыгать сверчки и пауки, а в носовой части, под настилом, вжался опоссум. Киёаки грёб до тех пор, пока руки у него не начали кровоточить, но суши они так и не увидели; дождь лил так сильно, что капли образовывали нечто вроде густой пелены падающего тумана.

Девушка капризничала, кормила ребёнка грудью, убивала насекомых.

– Греби на запад, – повторяла она. – Течение тебе подсобит.