Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– А где же Михаил Дмитриевич? – спросил меня генерал.

– Ужинает в «Эрмитаже». Он просил меня распорядиться относительно его вещей, так как Михаил Дмитриевич не заедет сюда более, а отправится прямо на вокзал.

– Это он всегда так устраивает, экспромтом! – сказал добродушный генерал и распорядился попросить поручика Ушакова.

С Ушаковым – милым, симпатичным офицером – мы встретились радушно, как старые боевые товарищи. Он принимал участие в Ахалтекинской экспедиции, был ранен, заметно изменился и постарел, хотя за то и украсился новыми регалиями. Я передал ему распоряжение Скобелева и затем отправился обратно.

– Пожалуйста, Петр Архипович, поторопи генерала, а то он, наверное, опоздает к поезду. Ты ведь знаешь его: как заговорится, так не оторвешь, – говорил мне Ушаков перед моим отъездом.

На обратном пути я заехал на минутку домой и около половины одиннадцатого был уже снова в «Эрмитаже».

– Ну что, все устроили? – спросил меня Скобелев, сидевший по-прежнему в обществе князя и графа.

– Нечего было и устраивать – они все сами без меня устроили. Пора ехать, ваше высокопревосходительство, полчаса осталось до отхода поезда.

– Уедем еще, тут недалеко до вокзала, – отвечал генерал и продолжал свою оживленную беседу с Гагариным и Келлером.

Наконец, минут за десять до отхода поезда, я еле уговорил его ехать.

– Да чего вы суетитесь, точно баба какая… Успеем еще! – говорил Скобелев, прощаясь со своими собеседниками.

С трудом уселись мы вдвоем в узкие извозчичьи санки и помчались на вокзал по отвратительной дороге: снегу почти не было, замерзший лед растаял, и мы неслись то по глубоким лужам, то прямо по земле и камням, с трудом держась друг за друга на узком сиденье. Несмотря на быструю езду, мы все-таки опоздали на четверть часа, но поезд был задержан благодаря распорядительности полицеймейстера, который встретил Скобелева у поезда и проводил до вагона.

Скобелев занял отдельное купе, а я с Ушаковым поместился рядом, в общем вагоне первого класса.

Так как близилась полночь, то Михаил Дмитриевич пригласил нас к себе в купе встречать вместе Новый год.

– А помните, господа, – сказал генерал, – где мы встречали 78-й год! Помните, как переваливали Балканы у Зеленого древа, помните Шейновский бой, пленение армии Весселя-паши, поход к Адрианополю… Хорошее время было, с удовольствием я его вспоминаю! Придется ли еще когда нюхать порох или не судьба уже?..

Скобелев, опустив голову, о чем-то задумался.

Я смотрел внимательно на это дорогое мне лицо, заметно уже постаревшее, осунувшееся, но все еще молодое, красивое, энергичное. «В 38 лет добиться полного генерала, получить Георгия 2-й степени! Какую он службу сослужил России!»

– Ваше высокопревосходительство! – прервал мои размышления Ушаков. – Двенадцать часов: с Новым годом, с новым счастьем!

Мы взглянули на часы – стрелки сошлись на двенадцати.

– Ну, пошли же нам Бог всего хорошего! – серьезно сказал Скобелев и набожно перекрестился. – Что-то нас ожидает в этом году – будем ли живы?

Он горячо расцеловался с нами и от души пожелал нам счастья и здоровья.

А Лей уже держал в руках откупоренную бутылку шампанского и на подносе три стакана. Мы чокнулись, еще раз пожелали друг другу всех благ мира и вскоре разошлись спать по своим местам.

– Смотрите, господа, не проспите, – сказал нам на прощанье Скобелев, – поезд приходит в Раненбург[277] около семи утра. Разбудите меня!

Было ровно семь часов, когда я проснулся. Поезд наш подходил к какой-то станции и вскоре остановился. Я взглянул в окно и на фасаде прочитал: «Раненбург».

– Мишка, вставай скорее! – стал я торопливо будить храпевшего Ушакова. – Иди, буди генерала, а то ругаться будет.

Действительно, через минуту я услышал из купе недовольный голос Михаила Дмитриевича:

– Черт знает, чего ж вы меня не разбудили раньше! Опять из-за нас поезд будут задерживать! Дукмасов, пожалуйте сюда! Вы отчего меня не разбудили?

– Я ваш гость, это не мое дело! – отвечал я, улыбаясь.

– Ну ладно, гость! Вот лучше помогайте мне скорее одеваться.

Поезд был задержан на несколько минут, пока генерал успел собраться. На платформе собралась масса крестьян из окрестных деревень встречать его. И когда он вышел, головы всех сразу обнажились, лица просияли, и простой люд с радостью приветствовал своего любимого народного героя, и вместе помещика.

– Батюшка наш, голубчик, красавец писаный! – говорили с умилением, со слезами на глазах некоторые бабы и низко-низко кланялись ему.

Михаил Дмитриевич зашел в уборную и через несколько минут вернулся обратно в залу.

– Вот что, – обратился он к Ушакову, – так как вещи наши придут со следующим поездом, то вы побудьте, пожалуйста, здесь и позаботьтесь о доставке их в Спасское. Тут останется также господин Голубинцев[278]. Ну а мы с вами, – продолжал Скобелев, обращаясь ко мне, – поедем вместе…

У крыльца станции, куда мы вышли, нас ожидали хорошенькие сани, запряженные цугом[279], одна за одной, тройкой прекрасных серых коней. Меня немало удивила эта оригинальная запряжка.

– Отчего ты запряг их так, по-польски? – обратился я к молодцу-кучеру, служившему у Скобелева еще в действующей армии.

– Иначе нельзя, ваше благородие, – отвечал он, радостно улыбаясь мне, как старому знакомому, – потому у нас снег очень глубокий, а дорога мало накатана. Мужички ездят все в одну лошадь, так не то что тройкой, а и парой в ряд нельзя проехать…

– Ну, трогай, да получше поезжай! – сказал Скобелев, усевшись между тем в сани.

Добрые кони быстро повезли нас по плохо укатанной дороге. День был серенький, небо сплошь покрыто было тучами. Ветер постепенно усиливался, поднимая целые тучи снежной пыли, которая почти совершенно заносила дорогу. Меня начал пробирать холод, так как одет я был очень легко. Скобелев молчал и о чем-то думал.

– А у вас, ваше высокопревосходительство, и здесь все напоминает действующую армию! – обратился я к своему соседу.

– Что же именно? – повернул он ко мне свою голову.

– Да как же: тот же кучер Петр, те же серые боевые кони, та же быстрая езда…

– Да, вот это! – улыбнулся он. – Ну, до действующей армии, положим, далеко еще! А вы знаете, я двух своих белых верховых кобылиц поставил в конюшню – как маток. Вот я повезу вас в свой конный завод в Златоустове. Кстати, посмотрите пару рысистых жеребцов, которых я подарил князю Дондукову-Корсакову[280] – прекрасные лошади… Я очень рад, что поймал вас, вы поможете мне в хозяйстве, а то я, откровенно сознаюсь, плохой хозяин…