Ведьмин вяз - Тана Френч

Леон щелкнул зажигалкой, затянулся и сказал мне:

– Это же тебе не “Сердце-обличитель”. Последующие десять лет, проходя мимо вяза, мы вовсе не слышали, как скелет внутри скребет по стволу.[27]

– Иногда в грозу я ловила себя на мысли: надеюсь, вяз не рухнет, – сказала Сюзанна, – но и только. Я видела его каждый раз, как мы сюда приезжали, и в девяти случаях из десяти даже не вспоминала о Доминике. И сто раз сидела под деревом.

– И жаль, что не вспоминала, – Леон бросил на нее раздраженный взгляд, – иначе запретила бы детям лазить куда не надо.

– А я и запрещала. Миллион раз повторяла. Зак пытался привлечь к себе внимание, распереживался из-за Хьюго…

– Но ты же прекрасно понимала, что так и будет! Могла бы оставить его у родителей…

– Я же не знала, что Хьюго устраивает общий сбор. Да и что изменилось бы? Доминик в любом случае никуда не делся бы. И рано или поздно нам пришлось бы что-то решать. Теперь же, по крайней мере…

Пререкаются, как в детстве, словно кто-то уронил чей-то телефон или залил кока-колой тетрадку.

– Не понимаю, – сказал я громко, они замолчали и уставились на меня.

– Чего ты не понимаешь? – спросила Сюзанна.

– Вы все-таки человека убили. Вы… – смотрят вопросительно, с любопытством, под их взглядом трудно не сбиться с мысли, – вы убийцы. Так почему же тогда… – Почему же тогда вы так спокойны, хотел сказать я, вы же должны на стенку лезть, это несправедливо. – Почему же вам все равно? Почему вы не чувствуете вины?

Снова молчат и смотрят. Думают – и явно не о том, можно ли мне доверять, а пойму ли я ответ.

– Скажи мне вот что, – наконец проговорила Сюзанна, – с тобой кто-нибудь когда-нибудь обращался так, словно ты и не человек вовсе? И не потому что ты чем-то его обидел, а просто так, потому что ты – это ты? С тобой кто-нибудь когда-нибудь вытворял что душе угодно? Издевался над тобой, как хотел? – Она смотрела на меня не моргая, и глаза ее так горели, что я на миг даже испугался. – И представь, что ты вообще ничего не можешь с этим сделать. Вякнешь хоть что-то, и тебе тут же скажут: глупости, не ной, хватит, сколько можно, подумаешь, что такого-то, так тебе и надо. С другими так не поступают, не нравится – меняйся.

– С ним-то, конечно, никто так не обращался, – сказал Леон, и голос его напомнил мне о мальчишке, который, горбясь под тяжестью рюкзака с книжками, старался поскорее прошмыгнуть по школьному коридору, ни на кого не глядя. – Ему не понять.

– Леон прав?

– Нет, – ответил я и отчего-то вспомнил не только тех двоих в моей гостиной, это-то как раз было вполне объяснимо – сладковатый молочный душок одуряюще близко, удар за ударом, – но и – в вихре смятения – невропатолога из больницы, его липкую бледность, складку на шее над воротником рубашки, равнодушный взгляд: Это зависит от множества факторов.

Каких ф-ф-ф… факторов? Еле ворочаю языком, точно глупорожденный. Во взгляде врача мелькает смутная жалость и отвращение – вот та минута, когда он счел меня недостойным объяснений, заклеймил и отправил приговор в архив без возможности обжалования.

Трудно сказать что-то определенное.

Да, но, но, но, можж… может…

Займитесь лучше физиотерапией. А медицинские вопросы оставьте нам.

Удар ногой по ребрам, хруст, ах ты мудак, ты чё, самый умный, что ли…

– Хорошо, – сказала Сюзанна. – И что бы ты с ними сделал?

Слова замерли у меня в горле. Ни за что на свете я не сумел бы описать, что именно сделал бы с ними и как сильно мне этого хотелось. Я покачал головой.

– И каково тебе было, когда ты понял, что ничего не можешь им сделать?

Меня пронзило воспоминание, как саднило кулак, которым я снова и снова молотил в стену, как нога превратилась в один сплошной синяк, потому что я наказывал ее каждым тяжелым предметом, который сумел найти, как бессильно моталась голова от пощечин. Я не мог дышать.

– А теперь представь, – продолжала Сюзанна, не сводя с меня пристальных глаз, – представь, что тебе это удалось.

Воздух ринулся в мою грудь, и в бесконечный головокружительный миг я почувствовал все: неописуемый, невыносимый восторг от происходящего, гигантская молниеносная мощь, я без устали молочу кулаками, ногами, хруст костей, несмолкающие хриплые крики и наконец тишина – не осталось ничего, кроме ошметков изничтоженной плоти у моих ног, я стою с гордо поднятой головой, ощущаю, как бьется в жилах кровь, хватаю ртом воздух, точно вынырнул из очищающей реки в мир, снова ставший моим. Сердце вот-вот выломится из ребер и китайским фонариком взмоет ввысь, вылетит в окно и поплывет над темными деревьями. На одно безумное мгновение мне показалось, что я сейчас заплачу.

– Вот так и мы, – сказала Сюзанна.

Мы долго молчали. Пламя, паутина под потолком, страницы раскрытых книг на журнальном столике, мягкие волосы Сюзанны дрожали на слабеньком сквозняке.

– Ты рад? – спросил наконец Леон.

Я рассмеялся – хрипло, резко, чересчур громко.

– Рад?

– Ты же ничего не сделал. По крайней мере, ничего такого, из-за чего у тебя могли быть проблемы. Разве не приятно об этом узнать? – Я не ответил, и он добавил: – Может, зря мы тебе рассказали?

– Понятия не имею, – признался я.

– Я не хотел. По-моему, куда лучше было бы замять и забыть. Но Сью решила, что ты имеешь право знать.

– Мне было не по себе от того, что я внушила тебе, будто бы это сделал ты. Но тогда я не придумала ничего лучше. И оказалась права, так ведь? Хеппи-энд.

Я сухо усмехнулся:

– Я бы не загадывал.

– Все кончено. Копы от нас отстали. Можно обо всем забыть.

– Забудешь тут. Меня же Мелисса бросила.

– Наверное, ее достала вся эта хрень и скандалы. И я ее не осуждаю. Теперь ты можешь ей сказать, что ты тут ни при чем, и делу конец.

– Она будет на седьмом небе. – В полумраке Леон бросил на меня серьезный взгляд. – Она без ума от тебя.

– Сообщи ей эту радостную весть, – Сюзанна бросила окурок в огонь, – и живите долго и счастливо.

В окно тихонько сыпал дождь, дрожало пламя. Мне казалось, что они недоговорили, не раскрыли мне главную тайну, которая прольет свет на эту историю, так что все ее гнилые тени преобразятся, засияют и оживут, но что это за тайна, я не мог понять.

Казалось бы, Леон прав, после такого откровения мне должно было полегчать. Я не убийца, это ли не лучшая новость? К тому же – ай да Тоби, ай да юный сыщик! – я узнал, как и хотел, что случилось с Домиником, и в довершение всего мне стало предельно ясно, что Рафферти ничего нам не сделает, мы дома и свободны от подозрений. В общем, все сложилось как нельзя лучше.