Жизнь - Кит Ричардс

Я сделал предложение Патти там же, в Кабо-Сан-Лукасе, на крыше дома Грегорио. Слушай, давай поженимся в мой день рождения. Она спросила: ты это серьезно? Я сказал: серьезно. И она как запрыгнет мне на спину! Я ничего не почувствовал, только услышал, что что-то хрустнуло, – смотрю вниз, а там два аккуратненьких кровяных фонтанчика бьют у меня из-под ногтя на ноге. Через пять секунд после того, как я сказал, что да, серьезно, она сломала мне палец. А в следующий раз что будет, сердце? Через полчаса боль уже начала серьезно постреливать, а дальше я провел две недели с костылем. За несколько дней до свадьбы я, помню, бежал по мексиканской пустыне на костыле в черном камзоле, постреливая из носовых пушек. Мы с Патти поскандалили перед этим, какая-то предсвадебная фигня – уже не помню, что это было, – но в результате я ковылял через кактусы, догонял ее по пустыне: “А ну иди сюда, дрянь!” – как какой-нибудь Джон Сильвер.

За день до свадьбы Грегорио говорит мне: кстати, ты слышал про эту немецкую девицу с вигвамом и большим автобусом-“мерседесом”? И я окаменел. Немка? Большой мерседесовский автобус? Вигвам? Да иди ты! Автобус стоял на приколе на пляже в Кабо-Сан-Лукасе. Я знал из журналов, что Уши Обермайер в последние годы странствовала хипповскими маршрутами по Афганистану, Турции и Индии на огромном автобусе с меховой обивкой внутри и целой сауной. Разъезжала со своим мужем, Дитером Бокхорном. Я сразу понял, что она в Кабо-Сан-Лукасе, когда открыл дверь в свой номер в Twin Dolphin, который выходил прямо на пляж, а снаружи стояла эта вазочка с цветами. Страннее совпадения было не придумать – нам двоим встретиться накануне моей свадьбы в этом мексиканском захолустье, наверное, на максимальном возможном расстоянии от Афганистана, или Германии, или любого другого места, где Уши могла бы быть. Что она здесь делает? Потом Уши и Дитер пришли в гости, и я сказал ей, что женюсь и что по уши влюблен в Патти. Мы стали говорить про годы, проведенные врозь, про слухи о ее смерти и про то, как оно было на самом деле, то есть про ее странствия по миру в своем автобусе, ее жизнь в Индии и Турции и еще бог знает где. А через несколько дней, за день до Нового года, Дитер погиб в аварии на своем мотоцикле: его оторванная голова в шлеме осталась лежать сбоку на дороге, а остальное тело улетело через мост. Я пошел проведать Уши. Там меня встретила большая черная собака, которая лаяла на пороге. Кто там? Я сказал: это англичанин. Дверь открылась. Я слышал новости, может, чем-нибудь могу помочь? Она сказала: спасибо, но не надо, со мной друзья и есть кому обо всем позаботиться. И я расстался с Уши в этих невероятных и трагических обстоятельствах, и получилось, что все наши внезапные свидания закольцевались горем и потрясением – сначала моим, потом ее.

Дорис и Берт оба приехали на нашу свадьбу – встретились в первый раз за двадцать лет, и Энджела заперла их в комнате, не выпускала, пока те наконец не поговорили. Марлон тоже приехал. Мик был шафером. Четыре года мы были вместе с Патти, четыре года ходовых испытаний, и я расходовал достаточно спермы, чтобы оплодотворить весь мир, – а детей нет как нет. Не то чтобы я сильно надеялся завести с ней кого-нибудь. “Я не могу иметь детей” – так она говорила. Ну что значит не можешь. Но я на тебе женюсь не из-за этого. А стоило только надеть это колечко от занавески ей на палец, и через шесть месяцев – что бы вы думали? “Я беременна”. А что до средневековой комнаты, которую мы планировали, – забудь, теперь это будет детская. Крась все в розовое и тащи кроватку – цепи со стен убираем, зеркала выносим. А я думал, что уже отстрелялся по отцовской части с Марлоном и Энджелой. Они растут нормально, все устроилось, все на мази, никаких больше подгузников. Ан нет, прибыло еще одно дите! Назвали его Теодорой. А год спустя и еще одно – Александра. Маленькие Т. и А[240]. И ведь они даже на горизонте не просматривались, когда я писал эту песню.

Я держу на руках Вуду, спасенного котенка, в гостиной его имени. Барбадос, август 1994-го.

Jane Rose

Тайные сольные дела и проделки. Вспыхивает Третья мировая – между двойняшками Глиммерами. Я беру в союзники Стива Джордана и трачу много сил на фильм с Чаком Берри, потом ухожу в одиночное плавание и собираю X-Pensive Winos. Воссоединение с Миком на Барбадосе; Вуду, спасенный кот (фото на соседней странице); новое рождение Stones, начало мегатуров со Steel Wheels. Bridges to Babylon и четыре песни с параллельным повествованием

В начале 1980-х Мик начал становиться невыносимым. И тогда же он стал Брендой. Либо Ее Величеством, либо просто Мадам. Мы сидели в Париже, снова в Pathe Marconi, работали над песнями к Undercover. Это был ноябрь-декабрь 1982-го. Я как-то зашел в WHSmith, английский книжный магазин на рю де Риволи, и не помню название книги, какой-то романный кич, но что я запомнил: сочинение Бренды Джаггер. Ну все, попался, старик! Теперь ты всегда будешь Брендой, хоть тебе никто и не скажет и мнения твоего не спросит. Ему, конечно, это не понравилось. Но узнал он сильно нескоро. Мы говорили про “эту суку Бренду” прямо в его присутствии, а он ничего не подозревал. Но это начало всяких мерзких вещей – почти так же, как мы с Миком когда-то обращались с Брайаном. Если яд однажды выпустить, он начинает разъедать все.

Эта ситуация была последним этапом изменений, которые происходили уже несколько лет. Непосредственная проблема заключалась в том, что Миком овладело неуемное желание контролировать все и вся. В его глазах теперь мир делился на Мика Джаггера и остальных. Это отношение чувствовали все окружающие. Он мог сколько угодно это прятать, но постоянно выходило, что по крайней мере в своих глазах он возвышался над всеми. Теперь отдельно существовал мир Мика, то есть всякий высший свет, и мир нас. Что, конечно, совсем не сплачивало коллектив и радости тоже никому не добавляло. Это же столько лет прошло, и здравствуйте – мы опухли от самомнения. До такой степени иногда, что уже и в двери не пролезаем. Группа, и я в том числе, теперь, по сути, была разжалована в обслуживающий персонал. У него всегда было такое отношение к другим, но никогда к группе. Когда оно перекинулось и на нас, это был трындец.

Раздутое эго всегда очень мешает работать в группе, тем более в группе, которая уже отмахала такой срок, и плотно сыграна, и вообще-то держится за счет такой особой, необъяснимой самодисциплины, по крайней мере изнутри. Группа – это как одна упряжка. Очень демократичная вещь, если посмотреть. Все должно решаться между нами – такая-то роль отводится левой ноге кверху от колена, такая-то – твоим яйцам. И любой, кто пробует возвыситься над остальными, ставит себя под удар. Мы с Чарли только закатывали глаза к потолку. Ты слышал – он что, серьезно? И какое-то время мы просто мирились, когда Мик упорно подгребал все под себя. Ведь если подумать, мы же провели вместе сколько уже – двадцать пять лет, пока все не начало всерьез накрываться. Так что позиция была такая: чему быть, того не миновать. Это случается со всеми группами, рано или поздно, значит, для нас настало время проверки. Устоим или нет?