Книга Пыли. Тайное содружество - Филип Пулман

Нельзя спрашивать. Нельзя выказывать интерес. Если хочешь достичь города деймонов и найти Пана, держи язык за зубами, а любопытство задвинь подальше.

Поэтому Лира сидела и тупо наблюдала, как вновь прибывшие собирают свои пожитки и медленно рассеиваются. Возможно, кто-то сразу отправится в порт; кто-то найдет приют в одном из городских лагерей. Денег у них, возможно, чуть больше, чем у тех, с потопленной лодки. Может быть, им даже на поезд удастся сесть… или найти жилье по средствам. Вскоре все они покинули платформу. Постепенно их сменили обычные жители Смирны, возвращающиеся домой после работы. Подошедший поезд на Селевкию они заполнили очень быстро. Тут Лира сообразила, если хочет занять сидячее место, нужно поторапливаться. Она вскочила в поезд и успела сесть буквально в последний момент.

Место оказалось угловое. Лира снова постаралась сделаться маленькой и незначительной. Рядом с ней уселся тучный мужчина в мягкой фетровой шляпе. Он положил рядом с собой распухший портфель и с любопытством поглядел на нее. Тут его деймон-мангуст зашептал ему что-то на ухо, обвившись вокруг шеи и близоруко щурясь на Лиру. Только тогда его человек понял, что с девушкой что-то не так, и отрывисто бросил пару слов на турецком.

– Pardon, – пробормотала Лира, решив придерживаться французского. – Excusez-moi.

Будь она ребенком, ее деймон сейчас превратился бы в щенка и радостно завилял хвостиком, пытаясь понравиться большому, важному человеку. Это настроение она и попыталась спроецировать наружу. Понравиться ему все равно не удалось, но убраться от нее подальше значило бы потерять место, так что крупный пассажир остался сидеть и ограничился тем, что отвернулся с явным отвращением на физиономии.

Больше никто ее состояния не заметил – или им не было до нее дела: все слишком устали к концу дня. Поезд неторопливо пыхтел от одной пригородной станции к другой, потом, наконец, выехал из города и затрусил через бесконечные деревеньки. Вагон постепенно пустел. Толстяк с пухлым портфелем собрался выходить и напоследок громко выразил свое мнение вслух – наполовину Лире, наполовину всему вагону. На его комментарии снова никто не обратил внимания.

Еще через час поредели даже деревеньки, а поезд слегка набрал ход. Надвигался вечер. Солнце уже скрылось за горами; в купе становилось холоднее. Когда кондуктор пришел проверять билеты, ему пришлось зажечь газовые лампы, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.

Вагон состоял из череды отдельных купе, вдоль которых с одной стороны тянулся коридор. В Лирином купе, когда схлынула основная волна пассажиров, осталось всего три человека, и она принялась изучать их в свете газовых ламп – украдкой, не глядя прямо. Женщина за тридцать с бледным ребенком лет шести… Пожилой мужчина, усатый, с тяжелыми веками, в безупречном сером костюме и красной феске. Его деймоном был маленький, очень изящный хорек.

Он читал анатолийскую газету, но когда кондуктор зажег лампы, почему-то свернул ее и положил на сиденье между собой и Лирой. Малыш с важным видом наблюдал за ним, засунув палец в рот и прислонившись головой к плечу матери. Когда мужчина скрестил руки на животе и закрыл глаза, ребенок переключился на Лиру и принялся таращиться на нее – сонно, потом озадаченно, потом испуганно. Его мышка-деймон о чем-то шепотом совещалась с маминым голубем: оба то стреляли глазками в Лиру, то поспешно отводили взгляд. Мать была худая, напряженная, бедно одетая и, судя по всему, совершенно измученная страхом. На полке над ними лежал всего один маленький чемодан – потертый, старый, кое-как починенный.

Время шло. Дневной свет окончательно померк. Мир снаружи сузился до размеров отражения в окне поезда. Лире захотелось есть, и она открыла пакет купленных на вокзале медовых коврижек. Ребенок жадно смотрел на еду, и она протянула пакет сначала ему, а потом матери, которая вздрогнула, словно от страха. Оба явно были голодны, и когда Лира улыбнулась и знаком предложила угощаться, сначала мальчик, а за ним женщина потянулись к пакету.

Женщина пробормотала слова благодарности – очень тихо, едва слышно, и подтолкнула мальчика, который прошептал то же самое.

Коврижки они проглотили мгновенно, и Лира поняла, что это их первая еда за долгое время. Пожилой джентльмен открыл глаза и смотрел на происходящее серьезно, но с одобрением. Лира и ему протянула пакет, и после небольшой удивленной паузы он тоже взял коврижку, развернул белоснежный носовой платок и накрыл им колени.

Он произнес несколько фразы на анатолийском, явно благодарил Лиру, и она сказала в ответ:

– Excusez-moi, monsieur, mais je ne parle pas votre langue[18].

Он кивнул, улыбнулся с достоинством, но очень любезно, и быстро съел печенье.

– Было очень вкусно, – по-французски сказал он. – Вы очень добры.

В пакете оставалось еще несколько коврижек. Лира проголодалась, но у нее были еще хлеб и сыр, и она снова протянула пакет матери с сыном. Малыш очень хотел взять еще, но робел, а женщина попыталась отказаться.

– Пожалуйста, возьмите, – сказала Лира по-французски. – Мне одной слишком много. Прошу вас!

Человек в феске перевел, женщина кивнула и разрешила мальчику взять одну коврижку, но вторую себе не взяла.

Пожилой джентльмен открыл свой дипломат из коричневой кожи и достал из него термос с двумя чашечками, навинченными сверху вместо крышки. Он отвинтил обе, расставил их на чемодане, и пока его деймон-хорек придерживал их лапами, налил в них горячий кофе. Одну чашечку он предложил матери – та отказалась, хотя ей явно хотелось согласиться; затем ребенку – но тот покачал головой; и потом Лире, которая с благодарностью взяла чашку.

Кофе оказался очень сладкий, и Лира вспомнила, что у нее есть апельсиновая газировка, которую она купила на вокзале. Лира нашла бутылку и предложила ее мальчику. Тот сразу заулыбался, но посмотрел сначала на мать – та тоже улыбнулась и благодарно кивнула. Лира отвинтила крышечку и протянула напиток ребенку.

– Вам далеко ехать, мадемуазель? – поинтересовался их пожилой спутник на безупречном французском.

– Очень далеко, – ответила Лира, – но на этом поезде только до Селевкии.

– Вы хорошо знаете город?

– Нет. Но я там надолго не задержусь.

– Мудрое решение, мадемуазель. Насколько я понимаю, там сейчас беспорядки. Вы ведь не француженка?

– Совершенно верно. Я с дальнего Севера.

– Далеко же вы от своей родной земли.

– Да, вы правы. Но вот, пришлось отправиться в путь.

– Неловко спрашивать… и если вы вдруг решите, что я невежлив, прошу великодушно простить меня, но кажется, вы одна из тех северных женщин, известных как ведьмы.

Он употребил слово sorcières. Лира напряглась и посмотрела на него в упор, но увидела лишь вежливый интерес.

– Вы не ошиблись, месье, – только и сказала она.