Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

мне в душу влезла, просто не знаю, что и делать. Ведь она совсем деревня, Алан. На расстоянии она мне нравится куда больше.

— Тогда не женись на ней, — посоветовал я.

— Чего проще, — возразил Артур. — Тебе легко сказать. Вроде как парни на трибунах орут, надрываются, а брось им мяч — и оказывается, они его и поддать как следует не умеют. Иной раз вечером пойдешь погулять по набережной, и как пахнет на тебя морем, поглядишь на воду и подумаешь: «Вот где твое место, балда ты этакий, — на море! Чтобы лежал ты на койке, а за стенкою волны бы бились». Ведь вон оно море, прямо перед тобой, хоть рукой пощупай. Тут-то и начинаешь раздумывать, что же, черт меня побери, я увидел хорошего в Флори.

А потом… обнимешь ее, и все! И откуда у этих баб нежность такая берется — в толк не возьму. С ними и сам размякнешь. И ведь знаешь же, что говорить с ними, ну хоть бы так, как говорим мы с тобой, никогда не будешь. А все равно ночь напролет мечешься без сна — думаешь о них. Все в голову лезет — а вдруг она целуется сейчас с кем-нибудь.

Любовь Артура к Флори росла рывками, причем каждый рывок следовал незамедлительно вслед за тем, как Флори обнаруживала еще какое-нибудь замечательное свойство характера. Их взаимная привязанность развивалась отнюдь не на основе общих взглядов и склонностей — просто откровения, следовавшие одно за другим, убеждали Артура, что женитьба на Флори принесет ему счастье. В результате чувство его усилилось до такой степени, что совладать с ним он просто не мог.

Флори же любила его глубоко и бескорыстно, хотя любовь и толкала ее порой на проявление показной заботливости. «Не ешьте сегодня котлет», — говорила она иной раз трагическим шепотом, раскладывая на столе ножи и вилки.

Совет этот был явно излишен, хотя бы потому, что ни один человек в здравом уме не станет есть в кафе котлеты, но после ее слов котлеты приобретали в наших глазах вид более зловещий, чем явно несвежие блюда. Однако Артур видел в этом предостережении признак особой заботливости Флори.

— Видишь, как она печется о нас, — заметил он мне, когда она ушла на кухню; на его лице появилось довольное выражение — он-то понимал, что означает такая заботливость!

Но истинного смысла всех этих маневров Артур, несмотря на все свои прошлые романы, не видел: посмотреть на Флори со стороны он не мог. И эта неспособность Артура оценить ее тонкое кокетство не могла не вызывать у Флори раздражение.

— Чудная она какая-то, — сказал он мне однажды. — Никак ее не поймешь. На днях я шел с ней по улице, а впереди нас шел парень с ребенком на руках. Я посмотрел на него, а она вдруг глянула на меня с улыбкой — знаешь, как она умеет, — и говорит: «Пари держу — я знаю, о чем ты думаешь, Артур». А я ни о чем не думал.

Флори взяла на себя заботу о гардеробе Артура. Она стирала и гладила его рубашки, чистила костюм и следила за тем, чтобы у него всегда был чистый носовой платок. Его внешность изменилась, изменилось и мировоззрение. Оказалось, что перед ним открывается масса возможностей, и они с Флори стали обсуждать, как он сможет добывать средства на жизнь, бросив играть на скачках. Правда, Артур, выслушивая соображения Флори на этот счет, не мог отделаться от мысли, что, в сущности, ее психология мало чем отличается от психологии игрока на скачках.

— Просто не знаю, — говорил он мне. — Ведь чем ни займись — все равно будешь наживаться за чужой счет. Возьми любое дело… Ну, скажем, мы станем продавать овощи и фрукты, — хотя нет, это нам не подойдет, придется вставать затемно, чтобы успеть занять место на рынке. Предположим, мы откроем кондитерскую… Флори умеет печь. И тут тоже вся штука в том, чтобы давать поменьше и получать побольше. Начнешь с того, что заменишь масло маргарином или еще что-нибудь в этом роде. Потом станешь экономить на сливках, подмешивать к ним что-нибудь. Я не знаю, что там к ним подмешивают, но это делают.

С этого начинается, а кончается тем, что ты только и смотришь, как бы кого нагреть. И букмекеры также. Любой букмекер смотрит на меня как на дурака, которого можно обчистить, и беда, что подлец в общем-то прав. Только пока что им это не удавалось — так, по крайней мере, мне кажется. Флори, правда, думает, что это только до поры до времени, а потом они меня выпотрошат.

И уже другим тоном добавил:

— Будь я проклят, если знаю, как мне быть с Флори. Сейчас я вольная птица, не представляю, как это будет, если она начнет таскаться со мной всюду, куда бы я ни пошел.

Он минуту помолчал и затем сказал:

— Но что правда, то правда, на нее можно положиться. Заботливее не сыщешь. — Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Что ты думаешь о ней?

— Если ты спрашиваешь, будет ли она тебе хорошей женой, я скажу будет, без всякого сомнения, — ответил я. — Но я не уверен, что хорошая жена обязательно делает человека счастливым.

— Может быть, и так, — согласился он. — Но мне кажется, что такая, как она, сделает. Всем хороша.

И с мечтательным видом добавил, чуть изменившимся голосом:

— Она добрая.

Я не рассказал ему, что накануне вечером, когда я пришел в кафе, Флори подошла, оперлась с решительным видом о столик и сдержанно сказала:

— Вот что, пока Артура нет, скажи мне, что ты имеешь против меня? Почему ты не хочешь, чтобы он на мне женился?

— Кто тебе сказал, что я против тебя, — ответил я уклончиво.

— А мне это и говорить нечего, я и так вижу. В чем дело?

— Может быть, вы не подходите друг другу?

— Откуда тебе знать? Об этом только мы с Артуром можем судить. А ты не вмешивайся!

— Хорошо, — пообещал я.

Глава 5

Пальма, росшая во дворе пансиона, была назойливым деревом — она лезла в глаза всем, кто выходил на балкон. По вечерам жильцы, опершись о перила, смотрели на крону, до которой было рукой подать; налюбовавшись ею, они начинали обсуждать возможности практического использования пальмы.

Говорили, что она может служить отличной пожарной лестницей. Отмечалось также, что жилец, сильно задолжавший хозяину пансиона, может ночью воспользоваться ею для тайного побега. Кто-то из жильцов задал вопрос, не могла ли бы взобраться по ней какая-нибудь девушка в поисках любовника.