Версия Барни - Мордекай Рихлер

— А что Питер? — спросил я.

— Похоже, Питер из числа немногих счастливчиков. Кажется, он невосприимчив. Барни, в Нью-Йорке есть один страховой маклер, который покупает полисы страхования жизни у таких, как я. Я пишу завещание в его пользу, а он мне выдает авансом семьдесят пять процентов суммы, причитающейся в случае смерти. Что вы на это скажете?

— Скажу, что незачем иметь дело с такого рода кровососами. Сообщите мне, сколько вам нужно, и я дам в долг. Шанталь, по-моему, ты как раз это и хотела предложить, а?

— Да.

Когда Серж ушел, Шанталь задержалась, и мы еще выпили.

— Знаете что, Барни? А вы не такой уж плохой человек.

— Да ну, плохой, плохой. Ты обо мне и половины не знаешь. Имя моим грехам легион. Вот я и пытаюсь хотя бы некоторые загладить, пока еще есть время.

— Ну, будь по-вашему.

— Господи, да среди моих знакомых скоро будет мертвых больше, чем живых. Почему вы с Савлом все не женитесь?

— Ну здрасьте! Мне что же — монетку подбрасывать? Кого мне слушать — вы одно говорите, мать другое, и все мне добра хотят.

— Мне не нравится, когда ты ссоришься с Соланж.

— А вы почему на ней не женитесь?

— Потому что на днях вернется Мириам. Вот давай на спор! Для пацана, обязанного именем герою комикса, я не такой уж и придурок, как ты считаешь?

— Барни, я все хотела спросить вас одну вещь.

— Не надо.

— Тогда, много лет назад, вы действительно убили человека?

— Думаю, что нет, но бывают дни, когда я не так уж и уверен. Нет, не убивал. Я бы не смог.

Бывают дни, когда моя память не лучше мутного калейдоскопа, а временами наоборот — действует идеально. Сегодня у меня, кажется, в моторе не троит и в голове не клинит, так что скорей-скорей за стол и пером к бумаге, которой последнее время я избегал и, не ровен час, завтра снова начну от нее шарахаться. Я не лгал о тех последних двух днях [Трех днях. — Прим. Майкла Панофски.] с Букой, но рассказал не все. На самом деле Бука Великий и Ужасный, когда приехал ко мне «переламываться», уже не был тем другом, которого я чтил. Бесцельно прожитые годы и пропущенные через мозг наркотики — не говоря уже о времени, которое стирает, и лихорадке, которая сушит, — помутили ему разум, исказили его индивидуальность и даже внешний вид. [Парафраз строк «Колыбельной» У. X. Одена: «Любовь моя, челом уснувшим тронь / Мою предать способную ладонь. / Стирает время, сушит лихорадка / Всю красоту детей, их внешний вид, / И стылая могила говорит, / Насколько детское мгновенье кратко…»[360]. — Прим. Майкла Панофски.] Он, например, уже не был щедр на похвалы другим писателям, кроме Макайвера, — конечно, ведь тот когда-то «подавал надежды», — да и того если хвалил, то только в пику мне. И вот еще что. После того как он исчез, в ходе одного из моих рейдов по местам его лёжек и водопоев в Нью-Йорке обнаружилось, что в последнее время на нем прочно утвердилось клеймо человека, который обещал больше, чем делал.

Когда мы подъехали к моему дому в Хэмпстеде, чтобы ему очередной раз ширнуться, он сказал:

— Ого, да ты, видать, разбогател!

— Бука, не смеши меня. Я в долгу как в шелку. Не надо было мне соваться в телепродюсерство. Если бы не реклама и производственные фильмы-пособия (а их делать так или иначе приходится), я бы давно уже всплыл брюхом вверх.

Буку очень позабавил наш разноуровневый дом и страсть Второй Мадам Панофски к его обустройству. Огромное зеркало в золотой чешуйчатой оправе. Сборище фарфоровых кошек на каминной доске. Чайный сервиз чистого серебра и графин для виски из горного хрусталя на буфете.

— Тут кое-чего не хватает, — сощурился он.

— Чего?

— Целлофановых чехлов на абажурах.

Неожиданно для самого себя я грудью встал на защиту Второй Мадам Панофски.

— Можешь насмехаться как угодно, а мне вот нравится, что она тут нагородила, — соврал я.

Бука неспешно подошел к книжному шкафу, взял Кларину книжку «Стихи мегеры», наметанным глазом сразу вычленил две строки со сбоями размера и с неподобающим удовольствием громко их прочитал.

— Тут как-то тетка одна брала у меня интервью. Из журнала «Лайф». «Какой была Клара в период ее творческого взлета?» — спрашивает. Какой-какой — сумасшедшей, отвечаю. Маниакальной клептоманкой. Всеобщей подстилкой. «Какой ваш любимый или самый подходящий к случаю анекдот о Кларе Чернофски?» Всё, уходите. Fiche le camp. Va te faire cuire un oeuf[361]. «Когда вы решили общение сделать родом занятий?» Ну ни хрена себе! «Вас угнетает то, что вы не так знамениты, как Клара?» Да уходи же ты! «При всем моем уважении к вам я думаю, вы страдаете от низкой самооценки». Ну елы-палы! А все же я так и не понял, зачем ты на Кларе женился?

— А ты-то почему не женился?

— А — нет?

— А — да?

— Сними галстук и обвяжи им мне руку.

Прежде чем удалось засунуть иглу в вену, два раза он облился кровью, попадая не туда, куда надо, потом по дороге на озеро дремал, стонал, бормотал какие-то нечленораздельные жалобы — видимо, его мучили невыносимые кошмары. За столом во время обеда снова умудрился заснуть, и я уложил его в постель. На следующее утро я уехал в Монреаль, там слишком много выпил и, когда вернулся еще днем позже, но зато раньше, чем меня ждали, нашел Великого и Ужасного в кровати со Второй Мадам Панофски.

— Это твоя вина, — борясь с безостановочным хихиканьем, простонал Бука. — Выезжая из города, ты должен был позвонить.

Взбешенная до истерики жена, сидя за рулем «бьюика», орала:

— Тоже мне, друг называется! И что ты теперь собираешься с ним делать?

— С ним? Что делать, что делать… Убить его, вот что делать, а потом, может быть, и до тебя с твоей мамочкой доберусь!

— Fuck you! — взвизгнула она, вдарила по газам и рванула вперед так, что из-под задних колес брызнул гравий. Ну, а мы с Букой вдарили по «макаллану».

— Тебе бы надо зубы повышибать, Бука, — сказал я, но тоном скорее игривым.

— Только сперва я должен искупаться. А! Еще она меня про Клару все пытала. Ты знаешь, как я сейчас вспоминаю, мне кажется, я был для нее не более чем удобным таким deus ex machina. Хотела рассчитаться с тобой за ту женщину, что у тебя в Торонто.

— Минуточку, — сказал я. Сбегал в спальню и вернулся со старым отцовским табельным револьвером, который положил на стол между нами. — Что, испугался? — спрашиваю.

— Да подожди ты с этим, дай сперва поплаваю с-маской-с-трубкой.