История Франции - Андре Моруа

На баррикадах Парижской коммуны, улица Кастильоне. Фотография Огюста Брюно Браке. 1871

8. Правые со страхом слушали речи Гамбетта о приходе к власти «новых социальных слоев». Неужели он хотел сказать, что прошло время нотаблей? И одобряет ли его Тьер? Послание, в котором президент говорил: «Республика существует; она является законной формой правления в этой стране», довело волнения монархистов до крайности. Они решили устранить Тьера. Начиная с 1873 г. в этой операции они могли рассчитывать на поддержку бонапартистов, со смертью Наполеона III лишившихся своего главы. После дополнительных выборов в Париже, где радикальный депутат Дезире Бароде одержал победу над кандидатом Тьера, к ним присоединился умеренный центр. Явилось ли это обещанным консерватизмом? Монархисты обрели наконец главу: герцога Альбера де Брольи, сына министра Луи-Филиппа, внука госпожи де Сталь. 24 мая 1873 г. он добился отстранения Тьера. Подписывая свою отставку, президент полагал, что она не будет принята. «У них никого нет», – считал он. Но победившая партия всегда кого-нибудь находит. В тот же день, во время ночного заседания, президентом республики был избран маршал Мак-Магон. Тьер был убежден, что этот честный солдат не состоял в заговоре и не согласится занять его место. Он был прав только в первом предположении; Мак-Магон был провозглашен президентом республики без предварительных консультаций. Тьер был почти прав и во втором предположении: Мак-Магон начал с отказа. Но роялисты открыли ему свои тайные планы: когда Тьер будет свергнут, можно надеяться на возвращение короля, и тогда – какая честь для великого солдата: уступившего свой пост королевскому дому Франции! Мак-Магон, сентиментальный монархист, поддался на уговоры. Галеви рассказывает, что по прибытии в Елисейский дворец первое, что он произнес, было: «А где же устав?»

9. В том-то и состояла трудность, что устава – то есть конституции – как раз и не было. Тогда Мак-Магон прибегнул и к другому военному образу: «Я рассматриваю пост, на который вы меня поставили, как пост часового, неусыпно пекущегося о сохранении в неприкосновенности вашей суверенной власти». Для ассамблеи это означало: «Делайте что хотите, я буду только утверждать ваши решения». Герцог Брольи, став главой правительства, твердо решил «делать» монархию, и делать ее законно. Но оставалось третье препятствие, наиболее опасное: кто станет монархом? Граф Шамбор, посмертный сын герцога Беррийского, «дитя чуда», романтичный Бурбон, видел монархию через призму Шатобриана, но был наделен достоинствами, восхвалять которые Шатобриан воздержался бы. Полагая, что его единственным козырем был принцип легитимности, без которого он оставался бы лишь «хромым толстяком», он отказывался идти на мировую с какой бы то ни было ассамблеей. Символом, с которым он упорно не желал расставаться, было белое знамя. А ведь вся его партия прекрасно знала, что армия никогда не примет этого флага, «что винтовки системы Шаспо уже ушли в небытие», что даже Вандея готова присоединяться к столь достославному трехцветному знамени. Тщетно следовала к нему череда посланцев. В то время как все верили, что монархия уже создана, граф Шамбор оставался непреклонным: «Меня просят пожертвовать своей честью… Сейчас модно противопоставлять твердости Генриха V опытность в делах Генриха IV. Я утверждаю, что в этом пункте не уступаю ему ни в чем. Но мне крайне хотелось бы знать, какой же именно пример дал основание неосторожному безумцу отрицать штандарт Жанны д’Арк и битвы при Иври… Я хочу во всем оставаться самим собой… Моя личность ничего не значит, но мои принципы значат все…» Генрих V не желал становиться «законным королем революции». Эти благородные чувства стоили ему трона (октябрь 1873 г.).

Дворец Тюильри, разрушенный во время событий Парижской коммуны. Фотография Ипполит-Огюста Коллара. 1871

10. Прочитав это заявление, монархисты пришли в отчаяние, а бонапартистов и республиканцев оно привело в восторг. «Никто не станет отрицать, – заявил Тьер, – что учредитель Французской республики – это сам граф Шамбор». Правым оставалось то, что герцог Брольи назвал линией отступления: продление полномочий президента в лице маршала Мак-Магона. Брольи желал сделать его независимым от ассамблеи, превратить маршала в своеобразного регента, этакого королевского наместника, который занимал бы этот пост до того момента, когда более сговорчивый претендент обеспечит реставрацию. Граф Парижский разделял это мнение: «Раз мы не можем создать монархию, нужно организовать конституционное правительство с исполнительной властью, стоящей над партийной борьбой». Граф Парижский больше всего опасался установления империи. Чтобы отсрочить решение, орлеанисты и республиканцы тоже согласились с этим предложением. В конце 1873 г. граф Шамбор попросил маршала-президента о тайной аудиенции и предложил ему следующий план: он лично явится в ассамблею, где его изберут без голосования. Мак-Магон, уважающий «устав», отказался от встречи. «Я надеялся, – с горечью заметил Шамбор, – что имею дело с коннетаблем Франции, но обнаружил всего лишь капитана жандармерии». 19 ноября личный мандат маршала был определен сроком на семь лет. Последовал смутный период, во время которого осуществлялась политика, названная политикой нравственного порядка, которая отнюдь не была нравственной и не создавала порядка. Она заключалась в притеснении левой прессы, в проведении чисток среди служащих-республиканцев и в пении: «Спасите Рим и Францию / Во имя Сердца Иисусова…» Агрессивный клерикализм нравственного порядка, вызывавший раздражение у многих французов, подготовил реванш воинствующего антиклерикализма. 15 мая 1874 г. Брольи изложил проект конституции: президент республики, не принимающий решений; ответственные министры; две палаты; право роспуска парламента по решению сената. Это была английская монархия, но без монарха. Брольи потерпел поражение, и комиссия из тридцати членов, назначенная ассамблеей, провела весь остаток года в попытках примирения партий и в написании конституции.

11. Для создания республики требовался союз между Гамбетта и наиболее умеренными монархистами. Гамбетта сам предложил это трудное объединение. «Республика – это неизбежность, – внушал он центристам, – и вам следует согласиться с этим не как членам партии, не как людям, наделенным чувствами, а как настоящим политическим деятелям…» Необходимость покончить со сложившейся обстановкой становилась очевидной. Вновь ощущалась враждебность Бисмарка по отношению к Франции, которая, по его мнению, восстанавливалась слишком быстро. Ассамблея любой ценой не должна была позволить втянуть себя в новую войну, не сформировав в стране устойчивого правительства. Докладчик господин Лабуле настойчиво уговаривал своих коллег действовать: «Европа смотрит на вас, Франция к вам взывает, и мы тоже умоляем вас, мы говорим: „Не берите на себя такой ответственности! Не оставляйте нас в неизвестности и, говоря проще, пожалейте нашу несчастную страну!“» Несмотря на патетику этой речи, голосование блокировалось крайне левыми, которые, храня верность памяти революции, не хотели видеть вторую палату и самым парадоксальным образом вступали в союз с неисправимыми монархистами. Наконец Анри Валлон, историк, член ассамблеи, внес следующую поправку: «Президент республики избирается большинством голосов сената и палаты депутатов, совместно собравшихся в Национальном собрании. Он назначается сроком на семь лет и может переизбираться». На этот раз рассматривалась уже не кандидатура маршала Мак-Магона, а любого вероятного преемника. Статью одобрило 353 голоса против 352. Республика была создана с перевесом в один голос и к тому же косвенным образом, ибо этот текст фиксировал способ выборов президента республики, принцип образования которой еще не был принят ассамблеей.