История Франции - Андре Моруа

3. Требовалось срочно избрать нового президента. Но кого? Ферри? Если бы против тонкинца была развязана кампания, она могла бы уничтожить республику. Объявилась мощная партия, которую молодой Морис Баррес назвал «призыв к солдату», то есть к Буланже. Эта «ревизионистская» партия выступала за прямые народные президентские выборы и за кабинет министров, сохраняющий лояльность только по отношению к главе государства. Чистая демагогия диктатуры. Клемансо заявил с издевательским цинизмом, что следовало бы посадить в Елисейский дворец «непроходимого глупца», и выдвинул кандидатуру Сади Карно. Несправедливая насмешка, так как Сади Карно вовсе не был глуп. Будучи министром, он доказал свои технические познания и стойкость, но Клемансо насмехался над его немного забавным совершенством «героя Жоржа Оне». Сади Карно, выпускник Политехнического института, потомок Великого Карно, обладал всеми республиканскими и буржуазными достоинствами. Его квадратная бородка была безупречно подстрижена, манеры отличались безукоризненностью, а речи характеризовала невыразительность. Возникал вопрос: обладал ли он энергичностью, необходимой в сложившихся обстоятельствах? Министерство совершило ошибку, отправив Буланже в отставку. Это давало ему право выставить свою кандидатуру на выборах. Генерал не упустил такой возможности и был избран в департаменте Дордонь и на севере страны. Его весьма расплывчатую программу поддержали правые: «Роспуск, Учредительное собрание, Ревизия». Некоторые радикальные близорукие ревизионисты тоже присоединились к этому антиреспубликанскому движению. Буланже, плохой оратор, не представлял опасности на трибуне палаты депутатов, но ничто не мешало ему организовать в Париже свой «день». В противовес «парламентской коррупции» толпа обожала генерала, совсем не зная его или, вернее, потому, что совсем его не знала. Правые, уже оправившиеся от обиды, поддержали Буланже, наивно полагая, что он свергнет республику. Таким образом, они вновь ставили под угрозу свои возможности включиться в правительство и создать серьезную консервативную оппозицию. Буланжистская партия превратилась в «профсоюз недовольных».

Луи Молинье. Версаль. Выборы президента республики. Рисунок из журнала «Le Monde Illustre». 1895

4. В январе 1889 г. Буланже набрал 246 тыс. голосов и был избран парижским депутатом. Друзья кричали ему: «В Елисейский дворец!» Толпа готова была отнести его туда на руках, как это делали суданские фанатики, следующие за своим спасителем Махди. Полиция и армия пребывали в нерешительности. Коллективная истерия достигла такого предела, что все называли Буланже властелином Франции. Все, за исключением самого Буланже. Сам он не верил в эту безрассудную затею. Выжидая, он давал республиканцам время опомниться. Даже Клемансо, так долго способствовавший его продвижению, начинал испытывать к нему отвращение. Когда Буланже появился в палате депутатов, Шарль Флоке, председатель совета, сделал в его адрес знаменитое насмешливое замечание: «К вашему возрасту, сударь, Наполеон уже умер!» Этот странный упрек смутил Буланже. После очередного выпада Флоке, на этот раз упрекавшего его за то, что он перешел «из ризницы в правительственную прихожую», Буланже вызвал председателя совета на дуэль. Кабинет постановил роспуск Лиги патриотов и определил процедуру Верховного суда, рассмотрению которого подлежали преступления против государственной безопасности. Эти решения насторожили Буланже. Он предположил, что его собираются арестовать, и пришел в ужас, что его разлучат с возлюбленной Маргаритой Боннемен, которую он любил больше всего на свете, даже больше, чем власть. 1 мая 1889 г. генерал сел в поезд на Брюссель. Он бежал, словно клерк-растратчик. Пузырь лопнул. С буланжизмом было покончено. Сторонники тщетно преследовали его в Лондоне, на острове Джерси, в Брюсселе и умоляли вернуться. Он был целиком поглощен заботами о сентиментальной, больной туберкулезом Маргарите Боннемен. Когда она умерла в 1891 г., генерал застрелился на ее могиле. Клемансо подвел итог: «Он умер, как и жил, младшим лейтенантом», а журналистка Северин считала, что «он начал, как Цезарь, продолжил, как Катилина, и окончил, как Ромео». Правительство, наученное горьким опытом буланжизма, в 1889 г. отменило возможность баллотироваться в качестве кандидата на различные посты, что допускало плебисцит, и заменило выборы по округам голосованием по спискам. Режим был спасен. Оставалось только радоваться, ибо бог знает, куда привела бы Францию безумная авантюра буланжистской партии.

«Всеобщее избирательное право». Карикатура на генерала Буланже. 1888

Вид на Эйфелеву башню и павильоны Всемирной выставки со стороны Трокадеро. Фотография. 1889

5. Уже становилось традицией проводить в Париже Всемирную выставку каждые одиннадцать лет. Выставка 1889 г. была примечательна во многих отношениях. Она совпала со столетием Французской революции; подтвердила моральные принципы этой революции, воспринятые всем миром; позволила тысячам иностранных посетителей, вопреки недавним потрясениям, констатировать надежность республики; дала возможность продемонстрировать выдающиеся таланты Франции. Удивительная Эйфелева башня явилась шедевром великого инженера, работы которого изменили технологию строительства мостов и виадуков и к тому же легли в основу аэродинамики, что сделало возможным создание самолетов. Успех выставки, заслуженное чувство гордости, а также страх перед социализмом, утверждавшимся в левых партиях радикалов, привели наконец наиболее разумные элементы правой партии к сотрудничеству с режимом. После 16 мая они держались отстраненно, что наносило Франции большой ущерб. Они поочередно надеялись, что Мак-Магон, а затем Буланже возведут на престол короля. Лучшие из них начинали постепенно избавляться от своей мечтательности. Но на пути к присоединению оставалось одно серьезное препятствие – Церковь. Союз трона и алтаря был не просто фразой. Союзник французского королевского дома на протяжении веков, Ватикан при Пие IX продолжал его поддерживать. Но папа Лев XIII, понтифик высоких душевных качеств, считал, что роль Церкви никогда не заключалась в борьбе с законным правительством страны; что Церковь может выступать против враждебного законодательства, но не против конституции. Церковь вечна; она переживет династии и режимы. Когда-то она пожертвовала Меровингами ради Пипина; она вполне могла пожертвовать графом Парижским ради Сади Карно. Папа поручил кардиналу Лавижери, архиепископу Алжира, заронить мысль об объединении. Долгое время успех вызывал сомнение. В среде пришедших в бешенство монархистов и бонапартистов стало извращенной модой ненавидеть «нищенку». Энциклика понтифика предписывала Церкви Франции и ее приверженцам разумные директивы папского престола. Епископ мог поддержать республиканского кандидата, если тот гарантировал свободу вероисповедания. Такая позиция позволила создать Республиканскую католическую партию, которая объединила вокруг центра большинство парламента.

6. После буланжизма республика обрела новое лицо. Ее руководители поняли, что невероятный успех Буланже был обусловлен не его светлой бородкой и не его вороной лошадью, а инцидентом Шнебеле и выпадами Бисмарка. Сам по себе Буланже ничего собой не представлял, инцидент был исчерпан, но симптом не потерял своего значения. Отныне во Франции любое правительство, которое захочет сохранить свои полномочия, будет вынуждено обеспечить прежде всего национальную безопасность и национальное достоинство. Авторитет Фрейсине, в то время довольно высокий, обусловливался тем, что он дал армии превосходную винтовку – ружье Лебеля и новое взрывчатое вещество – мелинит. Когда Французская республика стала проявлять бо́льшую устойчивость, силу и терпимость, к ней потянулись иностранные друзья. Гамбетта всегда считал, что естественные союзники Франции – это Англия и Россия. Англия, еще не преодолевшая отчуждения, вызванного колониальным соперничеством, пока не была к этому готова, но Россия, обеспокоенная созданием тройственного союза (Германия – Австрия – Италия), постепенно сближалась с Францией. Французский флот нанес визит в Кронштадт; русского адмирала Авелана приветствовали в Париже. Между царской Россией и республиканской Францией оставалась глубокая пропасть в научном осмыслении политики, но займы, выпущенные Россией, хорошо расходились во Франции. Французы соглашались дорого заплатить за радость прекращения изоляции. Ну а банки получали свои проценты и, ничем не рискуя, сбывали ценные бумаги.