Жажда - Трейси Вульф

Только осознание парадоксальности этой ситуации мешает мне бежать прочь. Мысль о том, что я явился сюда для того, чтобы устрашить Грейс, заставив бежать отсюда ради ее же безопасности, а теперь я подумываю о том, чтобы бежать самому ради моей собственной.

Но затем наши взгляды встречаются, и она завораживает, полностью покоряет меня мягкостью и силой своих глаз, пока ее большой палец гладит меня по щеке опять, опять и опять.

За мою долгую, слишком долгую жизнь я еще никогда не чувствовал ничего подобного, и ничто – ничто – не могло бы теперь заставить меня разорвать эту связь.

Во всяком случае, до тех пор, пока она не шепчет:

– Мне так жаль. Должно быть, это было ужасно больно.

От звука ее голоса и скольжения ее большого пальца по моей коже меня пронизывает электрический разряд. И каждое мое нервное окончание кричит от мощного возбуждения, экстаза, ибо мне на ум приходят два слова, опять, опять, и опять.

Моя пара.

Эта девушка, эта хрупкая и слабая человеческая девушка, чья жизнь сейчас висит на волоске, и есть моя пара.

На минуту я позволяю себе погрузиться в это знание, погрузиться в нее. Закрыв глаза, я прижимаюсь щекой к ее ладони, делаю долгий судорожный вдох и пытаюсь представить себе, каково это – быть любимым вот так. Беззаветно, безоговорочно, безоглядно. Представить себе, каково это было бы – построить жизнь с этой умной, язвительной, храброй и измученной девушкой.

Ничто никогда еще не казалось мне таким прекрасным.

Но вокруг находятся люди, они смотрят на нас – смотрят на меня, – и я не могу допустить, чтобы это продолжалось. А потому я делаю то единственное, чего не хочу делать, то единственное, против чего кричит каждая клеточка моего тела. Я отодвигаюсь от нее, впервые по-настоящему отступаю назад с тех пор, как спустился по этой лестнице, после чего, как мне теперь кажется, прошла целая жизнь.

– Я совсем тебя не понимаю. – Это не те слова, которые я должен произнести, но сказать мне приходится именно их.

– Есть тьма вещей на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим, – отвечает она, нарочно повторив переиначенную мною цитату с улыбкой, которая пронзает меня насквозь.

Я мотаю головой в тщетной попытке разогнать наполняющий ее туман.

– Если ты не уедешь отсюда…

– Я не могу уехать, – перебивает меня она. – Мне просто некуда ехать. Мои родители…

– Погибли. Я знаю. – Внутри меня клокочет дикая ярость – за нее, за то, что она выстрадала, и за все то, что я хочу для Грейс сделать, но не могу. – Что ж, ладно. Если ты не намерена уезжать, то тебе надо будет выслушать меня очень-очень внимательно.

Ее глаза растерянно округляются.

– Что ты имеешь в ви…

– Не поднимай головы. Не смотри слишком пристально ни на кого и ни на что. – Я подаюсь вперед, пока мои губы не оказываются у самого ее уха, борюсь с инстинктами, рвущимися наружу с каждым вдохом и каждым выдохом, которые делаем мы оба. И заключаю: – И всегда, всегда будь предельно осторожна.

Прежде чем она успевает ответить, по вестибюлю к нам приближаются Фостер и Мэйси. Она поворачивается к ним, и я делаю то, что должен сделать, делаю то единственное, что могу сделать в этих ни с чем не сообразных обстоятельствах. Я быстро перемещаюсь к лестнице – эта быстрота помогает мне притвориться, будто каждый шаг прочь от нее не ранит меня, как зазубренное разбитое стекло.

Я планирую вернуться в мою комнату, но не дохожу до нее. Вместо этого я останавливаюсь сразу за углом и слушаю ее голос, пока она разговаривает с Фостером. Нет, не слова, а только ее голос, потому что не могу насмотреться и наслушаться вдосталь.

Очень скоро мне придется от этого отказаться.

Очень скоро мне придется держаться от нее как можно дальше. Потому что если для нее было опасно оказаться в роли наживки, то это ничто по сравнению с опасностью, которая будет грозить человеку, являющемуся парой вампира. И не просто какого-то там вампира, а такого, который держит в своих руках судьбу мира.

Я смотрю, как Грейс вместе с Флинтом и Мэйси выходит за дверь, и говорю себе отойти. Говорю себе, что мне не о чем беспокоиться. Что с ней все будет хорошо. Но, говоря это, я знаю, что все равно отправлюсь вслед за ними.

Все равно отправлюсь за ней.

Теперь они идут по снегу, двигаясь достаточно медленно для того, чтобы любой хищник, которому захочется их догнать, мог бы легко это сделать – даже если будет неспешно идти задом. Я жду, чтобы Флинту надоело, чтобы он начал торопить Грейс, но он этого не делает. Вместо этого он идет рядом с ней, смеясь над тем, что говорит она, и вызывая смех у нее.

Этого достаточно, чтобы у меня закипела кровь, поскольку он пытается очаровать не кого-нибудь, а мою пару. И не просто мою пару, а мою пару, которую он, вполне вероятно, хочет убить. Нет, нельзя сказать, что от этой мысли у меня закипает кровь, напротив, от нее все во мне леденеет, каждый мой нерв застывает от ужаса – и ярости, такой холодной, что она обжигает, как лед.

Несмотря на мою решимость оставаться незамеченным, я подхожу к ним ближе. Внутри меня звучит набат, заставляя нарушить все правила, которых я придерживался весь минувший год. Заставляя меня делать вещи, о которых при нормальном ходе вещей я бы даже не подумал.

Хотя, с другой стороны, в минувшем году мне пришлось делать то, чего я не мог даже вообразить. То, чего я не пожелал бы никому, даже монстру вроде меня самого. И вот я иду по снегу за моим бывшим другом, пытаясь понять, что именно у него на уме.

Было время, и не так уж давно, когда я безоговорочно ему доверял, время, когда он так же относился ко мне. Но это было давным-давно – если говорить о событиях, а не о годах. А теперь… теперь я не готов доверить ему даже проведение обыкновенной игры в снежки.

Не говоря уже о том, чтобы доверить ему мою пару.

Они трое наконец доходят до поляны, где их ждут все остальные. Я остаюсь среди деревьев, глядя, как Флинт заходит в середину толпы. Он отпускает несколько шуток, так что все расслабляются, затем излагает самые нелепые правила игры, какие только можно себе представить, – мне ли этого не знать. Ведь мы вместе придумали их несколько лет назад, когда я все еще хотя бы делал вид, будто я такой же, как все.

Грейс не сводит с него глаз. Это действует мне на нервы… и этого более чем достаточно, чтобы заставить меня чувствовать себя чем-то вроде нежеланного ухажера. Я здесь только потому, что все мои инстинкты кричат о том, что тут что-то не так, что над моей парой нависла опасность, но мне все равно нелегко оправдаться перед самим собой, когда я вот так слежу за ней из-за дерева, как какой-нибудь извращенец. Тем более что она, похоже, полностью поглощена другим.