Лето ночи - Дэн Симмонс

Но пока что Харлен смотрел на свой револьвер с таким видом, словно сам не верил, что держит его в руках.

– Ты хочешь, чтобы я выстрелил? – спросил он, его голос звучал невинно и даже как будто был полон любопытства.

Конгден бесновался, нагоняя на себя истерику.

– Давай стреляй, падло долбанное, стреляй, говнюк вонючий… Харлен пожал плечами, поднял короткоствольный револьвер, прицелился в капот шевроле и нажал курок. Выстрел прозвучал оглушительно громко даже в этой открытой речной равнине.

Конгден, увидев это, чуть не съехал с катушек. Он отбросил в сторону свою жертву – Дейл упал на перила и несколько секунд так и висел, видя перед собой только головокружительную пропасть, до того, как схватился за перила и восстановил равновесие. А Конгден рванулся к машине, изрыгая слюни и омерзительную брань.

Харлен шагнул вперед, снова направил оружие на сверкающий капот шевроле и негромко сказал: «Стоп».

Ка Джей Конгден замер как вкопанный, чуть ли не по стойке смирно, стальные подковы высекали искры из бетонного покрытия. Он был шагах в десяти от Харлена.

– Убью, – вопил он. – Я тебя сейчас замочу, говнюк.

– Может и замочишь, – согласился Харлен, – но к тому времени в машине твоего папаши будет ровно пять дырок. – И он снова направил револьвер на капот машины.

Конгден подпрыгивал на месте, будто револьвер был уставлен на него лоб.

– Джимми, ну пожалуйста, Джимми, я не…, – проблеял он умоляющим тоном, который оказался еще более тошнотворным, чем в своем угрожающем варианте.

– Заткнись, – сказал Харлен. – Дейл, давай сюда свою задницу, быстрей.

Дейл заставил себя оторваться от перил и понес свою задницу в машину, как можно дальше обойдя замершего Конгдена. Вот он уже стоит позади Харлена, рядом с дверцей.

– А теперь брось-ка свой нож через перила, – скомандовал Харлен и заорал, – ну же, – когда Конгден пытался что-то проговорить.

Тот швырнул лезвие через перила, прямо в гущу кустов, растущих на берегу реки.

Харлен кивком головы указал Дейлу на заднее сиденье.

– Почему бы нам не продолжить нашу прогулку, – предложил он Ка Джею. – Пора ехать. И если ты еще будешь откалывать какие-нибудь штуки… Хотя бы просто нарушать правила движения… Я начну дырявить обивку твоей тачки… Или вот эту шикарную приборную доску. – С этими словами он уселся рядом с Дейлом и захлопнул дверцу.

Конгден плюхнулся на сиденье водителя. Он попытался зажечь сигарету, но его руки и губы так дрожали, что бравада не получилась.

– Ты знаешь, на что ты напрашиваешься, а? – ухитрился выговорить он, щурясь на ребят в зеркальце. Но в его голосе явно звучали нотки страха. – Да я рано или поздно пришью тебя. Я подстерегу вас обоих и вышибу из вас дух, я… Харлен вздохнул и поднял револьвер, стараясь потщательнее прицелиться в обрамленное искусственным мехом зеркальце со свисавшим с него пушистым брелком.

– Заткни пасть и веди машину, – бросил он.

Дверь в ректорскую была распахнута и миссис Мак Кафферти нигде не было видно. Она не охраняла ни подъемный мост, ни ров с водой. Поэтому Майк тихо поднялся по лестнице в комнату отца Каванага. Негромкий звук переговаривающихся мужских голосов заставил его прижаться к стене и тихо приблизиться к двери.

– Если температура и рвота будут продолжаться, – послушался голос доктора Стаффни, – то нам придется перевезти его в больницу Св. Франциска и начать внутривенное вливание, чтобы избежать обезвоживания организма.

Другой голос, незнакомый Майку, видимо принадлежал доктору Пауэллу, отвечал:

– Мне не нравится мысль о транспортировании больного в таком состоянии за сорок миль. Давайте здесь подсоединим его к капельнице и поручим экономке и сиделке присматривать за нею… Таким образом мы не подвергая больного перевозке, попытаемся сбить температуру или же проследим за появлением вторичных симптомов.

Наступило недолгое молчание, затем голос доктора Стаффни произнес:

– Смотрите, Чарльз.

Майк заглянул в щель двери как раз когда послышался звук извержения рвотных масс. Незнакомый доктор держал судно – работа к которой он явно не привык – в то время как отец Каванаг, глаза его были закрыты, а лицо белее подушки на которой он лежал, сотрясался в приступе сильнейшей рвоты.

– Боже Правый, – заговорил доктор Пауэлл, – неужели все рвотные массы имели такую же консистенцию? – В его голосе помимо явного отвращения слышалось любопытство профессионала.

Майк чуть присел и прижал глаз к щели. Он увидел как металась по подушке голова отца Каванага, тазик был прижат прямо к его щеке. Рот священника словно был забит блевотиной, которая извергалась в таз подобно черной патоке. Она не была жидкой, скорее это были твердые коричневые выделения, масса состоящая из отдельных слизистых частиц. Тазик был уже почти полон, а рвотный поток казался неукротимым.

Доктор Стаффни в это время отвечал на вопрос своего коллеги, но Майк не слышал его слов. Он отшатнулся от щели и прислонился к стене, борясь с подступившей тошнотой.

– … Где эта чертова экономка, в конце концов? – говорил доктор Пауэлл.

– Она поехала за сиделкой в Оук Хилл, – ответил доктор Стаффни. – Вот, возьмите это.

Майк на цыпочках спустился по лестнице и был счастлив, что выбрался на свежий воздух, несмотря на то, что царил здесь ужасный зной. Голубое утром, небо к десяти часам приобрело оттенок матовой белизны, а к полудню уже блестело подобно вороненой стали.

Безжалостный зной и липкая влажность придавили землю невидимым одеялом.

Улицы были пустынны, когда Майк миновал центральную часть городка, стараясь держаться подальше от торгового центра, чтобы мать не углядела его и не поручила ему какое-нибудь дело. Сейчас у него было полно своих дел.

Минк Харпер был известным городским пьянчужкой. Майку, как и каждому ребенку в городе, он был хорошо известен: Минк был неизменно вежлив и добродушен с детьми, охотно делясь с ними своими находками, которые он делал во время своих бесконечных поисков «похищенных сокровищ». Вечно выпрашивающий милостыню Минк был бельмом в глазу взрослого населения, но детям он никогда не докучал своими просьбами. Было известно, что он никогда не имел «постоянного места жительства» – в дневную жару он укрывался под эстрадой в парке, переходя вечером к «отдыху на свежем воздухе», то есть оставаясь ночевать на одной из парковых скамеек. Минк всегда имел свое, постоянное место во время субботних Бесплатных Сеансов и охотно делился этой привилегией с ребятами, позволяя им залезать под эстраду и смотреть фильм сквозь поломанную решетку вместе с ним.

Зимой Минк, как правило, был более неуловимым, некоторые утверждали, что он ночует на заброшенном салотопленном заводике или в ангаре на площадке, где торговали тракторами, другие говорили, что наиболее мягкосердечные из городских семей, например Стаффни или Уиттакеры, позволяют ему ночевать у них в сараях и иногда даже пускают в дом, чтобы угостить тарелкой супа. Но меньше всего в жизни Минк заботился о тарелке, гораздо больше его волновала бутылка. Завсегдатаи пивной «У Карла» часто ставили ему выпивку, хоть хозяин и не разрешал ему угощаться «распивочно», а только «на вынос». Но обычно щедрость посетителей оборачивалась жестокостью, и несчастный Минк служил мишенью их плоских шуточек.