Рыбари и Виноградари. Книга II. В начале перемен - Михаил Давидович Харит

class="p1">— Я сама по себе.

«Не из лагеря, — понял Андрей. — Отдыхает с родителями на академических дачах».

Наконец вышли на поляну. Там горел костёр. И стояло чудовище, зубастое, клыкастое и волосатое.

— Стреляй в него!

Всё происходило так быстро, что Андрей не успел испугаться, лишь выстрелил несколько раз в голову врага. Тот послушно упал, дёргая задней лапой. Добавил контрольный выстрел в голову. Чудовище затихло.

— Молодец, — похвалила девочка. — Ты храбрый.

Андрей приосанился.

Где-то со стороны реки трубач играл отбой. Зарница закончилась.

На поляну выскочила другая девчушка, толстенькая, но симпатичная, одетая в синее платье и красный чепец.

— Зачем вы это сделали? — закричала она. — Неужели надо стрелять в каждого, кто кажется некрасивым? Вдруг он станет твоим лучшим другом?

Толстушка заплакала.

Андрей растерялся. Он не привык к женским слезам.

Оля решительно взяла его за руку:

— Пойдём. Всё образуется. Тебе надо в лагерь. Провожу до просеки, чтобы не заблудился.

— А она?

— Поплачет и перестанет. Побежали, скоро стемнеет.

Просека оказалась совсем недалеко.

— Да встречи, — сказала девочка.

— До встречи, — эхом повторил Андрей. — Когда мы увидимся?

— Скоро, совсем скоро…

Ему показалось, что в происходящем есть какая-то неувязка. Но в детстве часто происходят странные события. Мозг ребёнка не испорчен взрослым отношением к жизни и воспринимает мир по-другому. Каждый малыш видит в шкафу или под кроватью чудовище. Ну и что? Взрослеет и убеждает себя, что померещилось. А вдруг нет? И чудовище в шкафу было настоящее. Ведь это в корне меняет наше представление о мире.

Происшествие показалось мальчику связанным с конкурсной картиной. Но мысль исчезла, поскольку девочка поцеловала его сухими мягкими губами.

Счастливый Андрей шагал по просеке. Он жалел только об одном — забыл спросить номер дачи Оли.

Когда вышел на реку, никого не было. Солнце коснулось крон деревьев. Дымовые шашки давно отгорели. О сражении говорил только вздыбленный следами песок. Лодки уплыли и виднелись у причала на далёком противоположном берегу. Там было безлюдно. Где же все?

Андрей покричал. Но ответом было лишь далёкое эхо. Вокруг никого. Ни живой души. Вдруг карлики сожрали всех?

Пришлось, как был, в майке и трусах, переправляться через реку.

Лагерь казался заброшенным. В палате тишина, лишь валяются наспех брошенные вещи, носки, рубашки да фантики от конфет. Что случилось? Где люди? По спине ползли мурашки. Пустынный лагерь виделся жутким. На всякий случай заглянул под кровати. Может быть, все спрятались и сейчас выскочат с криками и визгом? Но под кроватями виднелись лишь оставленные кеды. Стало еще страшнее.

Андрей переоделся в сухое. Пошёл в столовую. Уже на подходе услышал крик и гам. Входил осторожно — вдруг это пируют кровожадные монстры?

Ура! Вокруг были свои. Все обсуждали сражение. Гуляш и компот только что подали. Он успел.

Подошёл физрук дядя Вова.

— Вас же ранили? — удивился мальчик.

— Гвардию не убить!

— Было классно! — кричали пионеры.

— Было классно! — вторил Андрей. — Мы всыпали уродам!

— Точно! Мы победили!

Потом жгли ночные костры. Пекли в золе картошку и жарили шашлык из ржаного хлеба на ивовых веточках. Были битвы подушками, ночные дискотеки под запрещённых «Битлов», фильмы в кинотеатре, девичьи коленки под его ладонью, такие горячие и нежные, поцелуи в темноте зрительного зала. Любовные письма, интриги и ревнивые драки. А ещё песни под гитару, футбол под руководством дяди Вовы, рыбалки, походы.

Письма детей из лагеря — отдельная тема: многие восторженно хвалят свою жизнь, другие умоляют забрать домой, кто-то просит привезти конфет.

«У меня есть мечта, — написал Андрей в письме родителям. — Знаю, это стоит дорого, а у нас сегодня есть трудности. Завтра тоже будут. Но у меня всё же есть мечта. Ведь в нашей стране всем детям гарантировано право на стремление к счастью. Эта мечта всех пионеров нашего лагеря. Я хочу джинсы!!! Это моя надежда, с которой я возвращаюсь домой».

Андрей никогда не слышал речь Мартина Лютера Кинга, произнесённую на ступеньках Мемориала Линкольна в 1963 году. Наверное, слова, идущие от сердца, мы получаем из некоего общего космического источника.

Родители не оценили выдающегося текста. Заморские штаны стоили зарплаты мамы, а денег катастрофически не хватало.

Подросток менялся. Только что был нежный росток, а уже появились первые листья и шипы. Бродят юные соки, бутоны превращаются в прыщи, расцветают на щеках. Пестики и тычинки назойливо предлагают себя первым встречным пчёлам.

В восьмом классе Андрея принимали в комсомол.

В те далёкие времена в каждой школе работал человек, отвечавший за идеологическое воспитание молодёжи, — комсорг. Крайне ответственная должность, входившая в особую номенклатуру. Обычно это была разведённая женщина среднего возраста, со стальным характером и горячим сердцем. Перед ней трепетали не только ученики, но и учителя.

В школе Андрея эту должность занимала Ольга Владимировна, женщина тридцати лет, пышная чернобровая казачка. Её звали уважительно и просто: «Комиссар». Она-то и задала Андрею главный вопрос:

— Почему ты хочешь стать комсомольцем?

Конечно, Андрей заранее вызубрил ответ:

— Потому что хочу стать строителем коммунизма. — Но слова неожиданно застряли в горле.

Он глядел на пышную грудь, натянувшую тесное платье. На полные красные губы, будто она только что ела арбуз. Он почувствовал, как бешено колотится сердце. Кровь прилила к лицу.

— Ну же, — повторила Ольга Владимировна.

Как красиво она подняла руку.

— Не бойся, мы не кусаемся.

Андрей понял, что от него что-то ждут. Но не мог сообразить что именно.

Наконец удалось сглотнуть слюну.

— Люблю, — прошептал он, уставившись в глаза комсорга.

— Громче! Что ты любишь?

— Строить коммунизм, — совсем сник Андрей.

Глаза девушки смеялись.

— Хорошо! Дадим тебе такую возможность. Когда получишь комсомольский билет, зайди ко мне. Решу, чем будешь заниматься по общественной линии.

Андрей несколько дней подглядывал за Ольгой Владимировной издалека. Прятался за колонной.

Наконец решился. Кабинет комсорга школы был украшен красными знамёнами и плакатами, призывающими «догнать и перегнать…», «быть верным ленинцем…» и «высоко нести…».

Ольга Владимировна сидела за чистым столом и понимающе разглядывала толстоватую фигуру подростка.

— Запри-ка дверь, — вдруг велела она. — Есть разговор.

Андрей повернул ключ в замке. Сразу в комнате что-то изменилось. Они были вдвоём.

— Садись!

Он сел.

Комиссар вышла из-за стола. В глаза бросились её высокие кожаные сапоги.

— У тебя бабка в Израиле? — неожиданно спросила она, делая ударение на последнем слоге.

— Да, но я точно не знаю.

— Небось и сам мечтаешь драпануть из страны?

— Нет-нет.

— Все вы хотите уехать. Особенно талантливые. А ты, говорят, художник. Или скульптор?

Она подошла вплотную. И провела острым ногтем по лбу парня. Потом вдруг села к нему на колени.

Она была страшно тяжёлой. Андрей не знал, куда девать руки. Когда понял, что Ольга Владимировна вот-вот упадёт, обнял её.

Та словно ждала этого.

— Из молодых да ранних? Привык девок мять? Говорят, баб голых рисуешь. А это статья. Порнография. Три года как минимум.

Женщина не делала попытки освободиться. Наоборот, теснее прижималась.

Андрей промычал что-то невразумительное.

Неожиданно Комиссар поцеловала его. Словно укусила.

Андрей совсем потерял голову и сжал пышное девичье тело. Под ладонью оказалась мягкая грудь.

— Ну-ну. Остынь.

Она вскочила. Огладила руками бёдра.

— А меня голую нарисуешь?

— Конечно, как скажете.

— Как скажу? Это ты правильно понял.