Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Тем паче невозможно было создать хитроумным эволюционным порядком необходимую для борьбы силу, и Исполнительный думский комитет, лишь затягивая кризис, неизбежно пошел к своей катастрофе. Шаткою же эволюционною тактикою своего правления он вместе с тем создал томительную и тяжелую агонию для Царской Семьи и повел ее последовательными этапами к кошмарной развязке в Ипатьевском доме 17 июля 1918 года. Страшная полуторагодовая агония и ужасный ее конец были столь же неизбежны в истории России и связанной с ней истории трагедии династии Романовых, как неизбежно было вообще падение в бездну «всея земли», отказавшейся, хотя и временно, от своей нравственно-религиозной идеологии.

* * *

Граф Витте в своих записках об истории возникновения известного указа 12 декабря 1904 года, вспоминая одну из своих бесед с Императором Николаем II, пишет: «Во время этого разговора зашла речь о Земских соборах. Я высказал убеждение, что Земские соборы – это такая почтенная старина, которая при нынешнем положении не применима; состав России, ее отношения к другим странам и степень ее самосознания и образования и вообще идеи XX и XVI веков совсем иные». Графа Витте считали образованнейшим русским интеллигентом и выдающимся государственным деятелем своего времени, когда ему было поручено руководительство правительством в труднейший и опаснейший момент государственного перелома в истории русского народа. Теперь, когда в его записках открывается действительная физиономия и содержание этого вершителя судеб России, делается как-то жутко даже за прошлое. В своем ответе Государю о Земских соборах граф Витте оказался и плохим русским историком, и плохим русским националистом, и плохим знатоком русского народа, и достаточно посредственным русским мудрецом, но, безусловно, сильным, самомнительным и увлеченным русским боярином-западником.

Во-первых, расцвет Земских соборов был не в XVI, а в XVII веке, и именно в идейном их значении; во-вторых, территориальное изменение России с XVII по XX век не имеет серьезного влияния на состав представительных органов; новыми элементами по сравнению с XVII веком являлись теперь только окраины – Польша, Литва, Крым, Кавказ, Туркестан и Восточная Сибирь, представители коих не могут оказать подавляющего влияния на доминирующее представительство основного района, ядра России, однородного по составу населения, не изменившегося с XVII века; в-третьих, слаба национальность того государственного деятеля, который в идее внутреннего устройства государства зависит от мнений иностранных соседей; да и какие такие отношения России к другим странам могли повлиять на созыв Земского собора или иного представительного органа? В-четвертых, события 1917–1920 годов ярче всего опровергают голословное заявление графа Витте о значительной, неизмеримой разнице в степени самосознания и образования России в XVII и XX веках. Это грустно, но тем не менее это так, и у графа Витте не было никаких данных выставлять этот довод против Земского собора. Он мог явиться у него лишь как плод собственного теоретического увлечения западничеством без прочного знания своего народа. Да и откуда могли развиться столь успешно самосознание и образование народа, чтобы явиться помехой Земским соборам хотя бы по форме. С 1861 года времени прошло еще слишком мало, кредиты на эту отрасль народного благосостояния, как не могло не быть известно графу Витте, отпускались очень скромные, да к тому же далеко не западническая по духу винная монопольная практика графа Витте над русским народом слишком мало способствовала здоровому развитию народного самосознания и образования. Наконец, в-пятых, и что самое существенное, «вообще об идеях» графу Витте, как западнику, лучше было совсем не говорить. Ведь именно здесь-то, в идеях, в идеях о государственности России и кроется основной корень расхождения увлеченных бояр-западников и русских людей, питающих мысль историей русского народа.

Западники, ставящие в центр своих мировоззрений человека с его земными потребностями, естественно, в вопросах государственности народов не возвышаются в своих идеях выше материальных понятий социального единения человечества, в которых форма и дух этих единений отвечали бы земным стремлениям человека соответственно переменчивым влияниям той или другой эпохи. Такие идеи государственных единений, конечно, неустойчивы, непостоянны и меняются не только веками, но гораздо чаще – через десятки лет, даже годами. Как бы ни прикрывались такие «гражданские» идеи доктринерскими учениями о свободе, братстве и равенстве, но в основе их все же остается стремление малой части доктринеров определенного социального толка данного времени владеть насильственно всем остальным человечеством, что и было причиною бесчисленных политических пертурбаций на Западе за последние века и что привело народы Европы не к идейным государственным единениям, а, как справедливо отмечает Достоевский, к единственно возможному «гражданскому» единению во имя «спасения животишек». На этом пути человечеством руководят не действительные идеи мирового смысла, не великие и вечные идеи одухотворенного значения, а «идейки» революционного или эволюционного порядка, вырабатывающиеся, как показывает история мира, в теоретическом мышлении различных государственных, политических и общественных деятелей народов, лишившихся нравственно-религиозных элементов в основе идей своего мирового существования. Такие народы неизбежно сходили со сцены мировой деятельности и совершенно исчезали с лица земли или продолжали свое существование в состоянии прозябания и медленного, но верного постепенного вымирания.

«Жизнь каждого народа имеет определенный смысл», – говорит Владимир Соловьев в своей книге «Русская идея». В религиозном отношении это истина, подтверждаемая рациональной философией: как не может не быть смысла в существовании одного человека, так не может не быть смысла в существовании общества людей – народа – связанных и соединенных друг с другом прежде всего общностью идеи смысла своего существования на земле. Для русского народа смыслом существования, а отсюда и идеей его государственного единения с древнейших времен исторического зарождения являлись начала религиозного характера, которыми пропитана вся политическая история народа, начиная даже с его легендарного периода существования. Здоровым ли пониманием или больным, сознательно или только чувством (ибо можно многое не сознавать, но чувствовать) воспринимались народною массою эти начала, как руководящие смыслом его существования, – это другой вопрос, но религиозность смысла государственного единения проходит определенной нитью через все многострадальное и многобурное существование русского народа с середины IX века, века появления на мировой арене Руси. Недостаток исторического материала по этому вопросу заставляет остановиться на положении, что в эпоху Древней Руси, до Иоаннов, эта религиозная основа в смысле своего государственного единения принималась в мaccax русского народа более чувством, чем сознанием. Но многие ли и теперь, даже из интеллигентного класса, могли бы подойти к этому вопросу сознательно, с глубоким знанием своей истории? Многие ли останавливались хотя бы на том факте, что время зарождения Русского государства в IX веке совпало с величайшим мировым политическо-религиозным событием – началом разделения Церквей, и почти безусловно в связи с этим событием, связи, трудно улавливаемой теперь лишь по недостатку исторических материалов. Однако достаточно для начала и таких фактов: в 843 году, т. е. за 21 год до времени, с которого принято начинать русскую историю, распалась Великая Империя Карла Великого, создавшаяся на религиозно-нравственных началах Западной церкви. Вслед за сим, около 860 года, возникает распря между Константинопольским Патриархом Фотием и Папою Николаем I, явившаяся началом разделения Церквей и послужившая к усилению миссионерской деятельности со стороны Восточной Церкви, коснувшейся преимущественно славян. Около того же 860 года Хозарский коган, властвовавший в это время над полянами, северянами, вятичами и радимичами, просил Греческого Императора прислать ученых мужей, которые знали бы славянский язык и могли бы вести религиозные споры с иудеями и магометанами. Результатом этого явилось посещение Русской земли славянскими апостолами Кириллом и Мефодием; с этого времени начался перевод Священных книг на славянский язык. Знаменательно, что окончательное разделение Церквей последовало в 1054 году, в год смерти Ярослава Мудрого, когда можно было рассчитывать, что христианство по Восточной Церкви уже крепко утвердилось на Руси. «Таким образом, – пишет историк Белов, – основание Русского государства, крещение Киевской Руси и утверждение в ней христианства совпадает с великим событием разделения Церквей». Нравственно-религиозные корни, легшие в основу этого исторического разделения Церквей, преемственно вошли в основу идеи русского государственного единения. Отсюда в русском народе «всея земли», скорее, через чувство культивировалась великая идея об историческом призвании России и об осуществлении ее на земле, сначала у себя, в форме и духе своего государственного строительства, а впоследствии, в развитии и совершенстве идеи, и во всем мире. Что не человек был издревле центром миросозерцания народа, как стало теперь у западников, а нравственно-религиозные понятия государственного единения, о том много фактического материала дает история России: «не посрамить земли русския, ляжем костьми, мертвым нет сраму», – говорит Святослав. «Зачем губить Русскую землю, поднимая сами на себя которы… Станем жить в одно сердце и блюсти Русскую землю», – советовались в Любече князья. «Бог утаил правду от премудрых, а открыл ее мезеннием владимирцам», – говорит летописец под 1176 годом, когда Владимир (город) отстаивал принцип государственного единения «Божиею Милостью и Пречистая Богоматери», – появляется уже в договорных грамотах великих князей Московских, начиная с Василия Дмитриевича. «О великие князья Владимира, Новгорода и всея Руси! Молитвами вашими помогите мне на отступников православия», – молился Иоанн III над гробами своих предков перед походом на Новгород в задаче объединения всея Руси.