Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Если бы Он сошел с креста, сохранилась ли бы Божественность идеи его призвания на земле? Она сошла бы с пути Божественного Предопределения и стала бы на почву человеческого мировоззрения.

Если бы Николай II не погиб насильственно, а спасся, бежал бы после отречения за границу, сохранилась ли бы тогда историческая целость идеи и государственности русского народа, олицетворяемой в Государе, Помазаннике Божьем? На престоле – это был бы Царь в гражданском понятии почетного титула, а вне престола – человек-гражданин, Николай Александрович Романов, и только.

Но Николай II погиб, погиб трагически, мученически, зверски убитый со всею своей Семьей, после чего тела их не закопали просто, как тела обыкновенных других граждан, а сожгли, сожгли без следа, тайком, и скрывая самый факт сожжения.

Почему? Почему нужна была его смерть? Почему нужны были не только смерть, но и уничтожение?

Если русский Царь был обыкновенным «гражданским» Монархом? Если Николай II был обыкновенным гражданином – носителем этого титула? То чем же он был опасен после добровольного отречения от престола? Чем он был так опасен, что его пришлось держать в заточении? Что было в нем такого, что не исчезло ни с отречением от престола, ни с заточением в Тобольске? Почему считали, что только после тайного убийства и уничтожения его, и не только его, но и его жены и детей и всех близких к нему, удастся наконец избавиться от той опасности, которую представлял собою Николай II для новой власти русского народа, для нового государственного строения России на началах, чуждых ее исторической идеологии?

Вот вопросы, которые Промысел Божий выдвинул перед очами русского народа «всея земли» после агонии и смерти Николая II.

Как гражданин, Николай Романов не мог быть опасен ни для кого.

Как Помазанник Божий, он был опасен для западников Временного правительства и страшен для изуверов советской власти.

Люди захотели избавиться от Николая Романова по-своему и создать свое, «человеческое» для смысла жизни русской государственности.

Промысел Божий, направляющий волю и руки человеческие, привел их к кресту распятого Николая II, и как бы говорит: Смотри, познай и раскайся.

Великое, таинственное чудо свершилось перед глазами «всея земли».

Трагедия династии Романовых претворилась в мистерию русского народа.

В пророчествах Достоевского о России есть знаменательные слова, вложенные им в уста умирающего Верховенского, в романе «Бесы»:

«Знаете вы, это чудесное и… необыкновенное место было мне всю жизнь камнем преткновения… в этой книге… так что я это место еще с детства упомнил. Теперь же мне пришла одна мысль, одно сравнение. Мне ужасно много приходит теперь мыслей; видите, это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, все эти язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! Да, эта Россия, которую я любил всегда. Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней. Да и вошли уже, может быть! Это мы, мы и те, и Петруша… и другие с ним, и я, может быть, первый во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море и все потонем, и туда нам и дорога, потому что нас только на это ведь и хватит. Но больной исцелится и “сядет у ног Иисусовых”… и будут все глядеть с изумлением…»

Более 50 лет прошло с тех пор, как Достоевским было высказано это пророчество; безумие России проявилось в полной мере.

Для исцеления бесноватого нужно было чудо Божье и сила веры больного в посланничество Христа.

Безумная Россия пришла к величественной мистерии – мученической кончине Николая II и всей его Семьи; чудо совершилось: развенчанный в гражданина, низверженный и уничтоженный людьми Царь отмечен перстом Промысла Божьего, как Помазанник Божий. Найдет ли в себе народ «всея земли» силу веры принять исцеление и вернуться снова к ногам Иисуса здесь на земле, в горячем стремлении через раскаяние очиститься от всей накипи, мерзости и гноя, накопившихся на Руси «по общему земскому греху и по зависти диаволи».

«Если только нужно для России, Мы готовы жертвовать и жизнью, и всем», – говорили покойные Царь и Царица. Они и отдали свою жизнь для России; они слились на веки вечные с тем русским народом «всея земли», который, как и они, исповедовал одну веру, одну идею, один смысл в русской исторической государственности, и шли, как умели, по одному пути великого предназначения христианского русского народа – к России Христа, через истинный образ Святой Троицы на земле: Веру, Царя и Отечество…

Вернется к ним и русский народ «всея земли».

16 февраля 1917 года наследник Цесаревич Алексей Николаевич заболел корью, заразившись ею от одного кадета, приезжавшего к нему из Петрограда, где в то время была сильно распространена в закрытых учебных заведениях эта эпидемия.

Всякая болезнь наследника была большим испытанием и тревогой для всей Царской Семьи и особенно для отца и матери. То, что для всякого другого ребенка его возраста являлось совершенным пустяком, обычной болезнью, то для Алексея Николаевича могло ежеминутно превратиться в серьезное и чрезвычайно опасное состояние, угрожающее смертельным исходом. С 1912 года, когда впервые выяснилось, что организм его заражен гемофилией, этой ужасной, смертельной, наследственной болезнью Гессенского Дома его матери, всякая другая болезнь, простой незначительный ушиб, царапина на почве этой болезни могли стать роковыми для его жизни. Медицина была совершенно бессильна бороться с гемофилией; наука до сих пор не нашла действительных средств для противодействия яду этой болезни, разрушающему венозную ткань в организме; кровеносные сосуды становятся настолько нежными, что всякий пустяк способен вызвать разрыв их и сильное внутреннее кровоизлияние, безусловно, смертельной опасности. При этом болевые ощущения в случаях такого кровоизлияния, по-видимому, были ужасны и доводили Наследника до бессознательного состояния. Пароксизм длился несколько дней и ночей, не отпуская и не ослабевая ни на минуту, вызывая у Цесаревича непрерывавшийся мучительный стон и почти безумное состояние. Вообще он был очень терпелив к физической боли, умел владеть собой и не показывать вида, что страдает, если болезненность не переходила границ ослабления воли. Он даже не любил, чтобы другие замечали, что он страдает, и, как ребенок, сердился на тех, кто замечал, не имея сил сдержать своего страдания. Госпожа Битнер, занимавшаяся с детьми в Тобольске, рассказывает: «Бывало, сидит и начинает отставлять ногу. Видишь это, скажешь: “Алексей Николаевич, у Вас нога болит”. – “Нет, не болит”. – “Да ведь я же вижу”. – “Вы всегда видите – болит, а она не болит”. Так и не скажет, а нога действительно разбаливается. Ему хотелось быть здоровым, и он надеялся на это. Бывало, скажет: «А как Вы думаете, пройдет это у меня?”». Но в дни пароксизмов болезни, впадая в почти бессознательное состояние, он, конечно, уже не мог владеть собой, и стон его мучительно и болезненно отзывался на всей Семье.