Уинстон Черчилль. Власть воображения - Франсуа Керсоди

Возвращение в Англию было омрачено кончиной короля, ставшей для Черчилля личной трагедией: Георг VI был для него одновременно повелителем, подопечным, советчиком и боевым другом, а принцесса Елизавета, которой предстояло унаследовать престол, оставалась в его глазах всего лишь ребенком. Но она всегда могла рассчитывать на безоговорочную поддержку и мудрые советы самого знаменитого государственного деятеля королевства.

Полагая, что сможет подхватить мировую дипломатию на том самом месте, где оставил ее 26 июля 1945 г., Черчилль считал себя единственным человеком, способным разрядить напряженность в отношениях Востока и Запада, договорившись со Сталиным лично. Разве не было у них дружеских встреч в Москве, Тегеране, Ялте и Потсдаме? А позже разве не случалось им обмениваться сердечными пожеланиями? Уинстон, видимо, считал, что «отец народов» сам по себе великодушен и готов все уладить с Западом, но ему мешает некая оккультная сила, таящаяся в недрах Кремля. Благодаря своему дару убеждения Черчилль только что возобновил товарищеские отношения героических военных лет с американским партнером, и теперь ничто не мешало примириться с восточным союзником на высшем уровне! Тогда он, великий полководец, будет признан и как великий миротворец. Осталось только уговорить британский кабинет, президента Трумэна и самого Сталина. Однако они, похоже, считали, что все не так просто, и новый паладин мира встретил сдержанную реакцию, впрочем, нисколько его не отрезвившую.

В то время много говорили о Парижском договоре, подписанном в мае 1952 г. и о создании «Европейского оборонительного сообщества» с единой европейской армией. Разве не этого добивался Черчилль годом раньше? Да, но тогда он находился в оппозиции и искал благородное дело для защиты, то есть мечтал занять ответственный пост, и функции министра европейской обороны ему бы очень подошли. Теперь он вернулся к власти, европейская армия уже казалась ему «мутным образованием», гораздо менее эффективным, чем коалиция национальных армий, и у Великобритании, по его мнению, не было никакого интереса к нему присоединяться. Примерно такую же позицию он занял в отношении всей концепции «Европейского оборонительного сообщества», заявив немецкому канцлеру Конраду Аденауэру всего через несколько дней после своего возвращения к делам: «Мы с Европой, а не в Европе». Это был всего лишь возврат к его первоначальным взглядам; еще во время войны он разработал и изложил свою теорию нахождения Великобритании на пересечении «трех великих сфер» – Британского Содружества, англо-американского «атлантического сообщества» и в последнюю очередь Европы. Имея свою лапу в каждой сфере, британский лев собирал бы плоды со всего комплекса[242].

Узнав об избрании президентом США Дуайта Эйзенхауэра в ноябре 1952 г., Черчилль ликовал: с Айком, боевым товарищем по Алжиру, Нормандии и Германии, а главное – слабым политиком, поддающимся влиянию, все станет возможным! Еще до того, как новый президент официально приступил к исполнению своих обязанностей, наш политик-дипломат-миротворец уже был на пути в США. Но, пересекая Атлантику на борту «Куин Мери», Уинстон Черчилль неожиданно сообразил, что не помешало бы отцензурировать одноименного писателя-мемуариста[243], и доверительно сказал секретарю: «Поскольку Эйзенхауэр победил на выборах, надо будет сделать большие купюры в шестом томе военных мемуаров, и будет просто невозможно рассказать историю об оставлении американцами обширных территорий в Европе […], чтобы понравиться русским [в 1945-м], равно как и о недоверии, с которым они тогда встретили мои призывы к бдительности». Решительно, непросто писать историю и в то же время творить ее! Сказано – сделано. Историческая правда 1945 г. должна была склониться перед политической необходимостью 1953 г.

Впрочем, это была бесполезная жертва, поскольку встреча 5 января 1953 г. с соратником славных боевых лет оказалась сплошным разочарованием; президент Дуайт Эйзенхауэр и государственный секретарь Аллен Даллес были не более своих предшественников-демократов заинтересованы в привилегированных отношениях с Великобританией. Зато они были склонны поддержать «Европейское оборонительное сообщество», которое сразу решало две задачи: ремилитаризацию Германии и сдерживание коммунистической экспансии; в том же русле они возобновили со своей стороны проект демократов о союзническом договоре с Австралией и Новой Зеландией, из которого Великобритания была исключена. Последняя потерпела фиаско во всех трех сферах Уинстона Черчилля! Что касается открытого и честного сотрудничества в области ядерных исследований, то американцы даже не посчитали нужным уведомить британских коллег, что два месяца назад были проведены испытания первой водородной бомбы. В отношении переговоров на высшем уровне со Сталиным Эйзенхауэр сначала сказал, что они вряд ли возможны, после чего тут же заявил пораженному собеседнику, что лучше будет ограничиться американо-советской встречей тет-а-тет! Возвращаясь домой, злой и разочарованный Черчилль твердил своему окружению, что Эйзенхауэр «ограниченный человек», так и оставшийся «всего лишь бригадным генералом». Однако американец на самом деле был прозорлив: он записал в дневнике, что «Уинстон пытается пережить снова времена Второй мировой войны» и что «он создал себе детское убеждение, что англо-американское сотрудничество дает ответ на все вопросы»; в остальном он нашел, что старый бульдог сильно сдал, и заключил из этого, что его отставка не за горами.

В Лондоне многие политики пришли к тому же заключению, но, как неоднократно отмечал лорд Морон, установить диагноз для такого необычного пациента – дело весьма деликатное. В свои семьдесят восемь лет Уинстон Черчилль страдал от явно выраженной глухоты, усиленной отказом пользоваться слуховым аппаратом, но, к удивлению собеседников, она могла исчезать на долгие периоды. У него наблюдались скачки давления и головокружения, но спазм артерии, случившийся с ним в Монте-Карло в 1949 г., был уже лишь далеким воспоминанием. Он быстрее уставал и больше спал, чем прежде. Но интересная работа, знаменательные события, официальные церемонии, выступления в парламенте, поездка за границу или визит старых друзей давали ему необходимую энергию. У него случались провалы в памяти, порой он не мог закончить фразу, но он всегда наизусть знал последние отчеты о состоянии обороны страны и по-прежнему мог декламировать бессчетное количество поэм, которые прочел один раз шестьдесят лет назад. На заседаниях кабинета у него проявлялась тенденция затягивать обсуждение, повторяясь и углубляясь в детали, но разве за ним не водилось этого в 1940 г. да и в 1911-м? Да, он уже меньше интересовался делами, предпочитая играть в карты или читать романы, его способность к концентрации значительно уменьшилась, но ее все еще хватало для произнесения часовой речи или споров до зари с измотанными им собеседниками. Его аппетит и способность к поглощению этила с возрастом ничуть не стали меньше, о чем свидетельствовал один из секретарей в Министерстве иностранных дел сэр Пирсон Диксон после обеда на Даунинг-стрит, 10: «Пиршество продолжалось три часа и три четверти, сопровождаясь поглощением разнообразных и прекрасных вин, которым я не смог полностью воздать должное, – шампанское, порто, коньяк и куантро; Уинстон попробовал каждого и закончил двумя стаканами виски с содовой».