Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Ночью 26 октября II Всероссийский съезд Советов заслушал сообщение о «взятии» дворца. Часть защитников покинула Зимний дворец; сказалась работа агитаторов и в немалой степени нерешительные действия министров. Преданные правительству юнкера уже ничего не могли поделать с огромной толпой, хлынувшей во дворец. Поздно ночью охрана сложила оружие и «вооруженные люди» ворвались в Зимний дворец. Временное правительство заранее обсудило, как лучше всего встретить врагов, и в результате пришло к решению, что стоит остаться на своих местах, вокруг стола. Эта сцена хорошо известна по фильму С. Эйзенштейна: Антонов-Овсеенко, по виду напоминающий нечто среднее между художником и торговцем подержанной одежды (это при том, что когда-то он был царским офицером), врывается в кабинет во главе группы красноармейцев с заранее подготовленной фразой: «Члены Временного правительства подчиняются силе и сдаются в соответствии с правилами, чтобы избежать кровопролития». Солдаты хотели устроить самосуд, но вооруженные рабочие сохранили внешние приличия, соответствующие историческому моменту. Один из министров, Малиантович, напомнил Антонову: перед революцией в его доме прятался большевик. Антонов, придя в замешательство, сделал попытку продемонстрировать своего рода революционную учтивость. По пути из дворца в Петропавловскую крепость солдаты проявляли агрессию по отношению к министрам, но прозвучавший упрек, безотказно действовавший на классово-сознательный пролетариат, тут же остановил потенциальных линчевателей. «Не убивайте их, это грубо (некультурно)». Большевизм победил, но период террора был еще впереди.[296]

II съезд Советов, овациями встретивший сообщение о взятии Зимнего дворца, вряд ли подходит под описание Троцкого как «самый демократичный из всех парламентов в мировой истории». Это был съезд рабочих и солдатских депутатов, следовательно, на нем не было представителей крестьян (не солдат). Кроме того, это были наверняка случайно выбранные делегаты. Тем не менее из шестисот пятидесяти делегатов триста девяносто были большевиками, что свидетельствует о приоритете большевиков в крупных городах. Начиная с июня меньшевики стали катастрофически терять влияние, и это та партия, которая когда-то руководила русским пролетариатом и «изобрела» Советы.[297]

Открывшийся съезд еще больше подчеркнул унизительное положение, в котором оказались бывшие лидеры «революционной демократии». «Кресло председателя занято Каменевым, одним из тех флегматичных типов, созданных самой природой для должности председателя», – ядовито написал Троцкий о политическом враге и родственнике. Сам Троцкий, далеко не флегматик, метался между залом, где проходил съезд, помещением, занятым Военно-революционным комитетом, и комнатой, где отдыхал Ленин на разложенных на полу одеялах и подушках. Это был день (или скорее ночь) Троцкого. Ему выпало выслушивать нытье меньшевиков: революция опорочена, кровопролитие следует остановить, надо придумать какое-то компромиссное решение. «Нет, о компромиссе не может быть и речи. Тем, кто устранился, и всем тем, кто делает подобные предложения, мы говорим: вы жалкие индивидуалисты, вы банкроты; вы отыграли свою роль. Идите туда, где вам надлежит теперь находиться – на свалку истории».[298]

Чувствуешь себя неловко от того, с каким злорадством Троцкий писал эти воспоминания, хотя в то время сам находился в изгнании, разделяя судьбу, отмерянную им Мартовым и Данам. Он мог бы проявить больше великодушия к людям, которые потерпели поражение из-за своих идеалов, бывших когда-то и его идеалами.

После взятия Зимнего дворца и ареста министров Временного правительства Ленин позволил себе покинуть Смольный и отправиться на квартиру Бонч-Бруевича, где мог, по крайней мере, отдохнуть в спокойной обстановке. Новый правитель России без сопровождения уехал на машине (очевидно, это было большой редкостью в те дни), «управляемой опытным шофером». После короткого отдыха Владимир Ильич потратил утро на составление первых декретов – о земле и мире. Даже если в ближайшие часы у него вырвут Петроград, декреты разойдутся по всей России: солдаты узнают, что они с чистой совестью могут занимать помещичьи усадьбы. Никакое контрреволюционное правительство не сможет отменить эти декреты.

Вечером 26 октября Ленин зачитал Декрет о мире под овации съезда. В документе, написанном в высокопарном стиле, предлагалось всем народам и правительствам враждующих стран немедленно начать открытые переговоры о заключении мира без аннексий и контрибуций. Не суть, что этот призыв прозвучал от лица тех, кто, ступив в сговор, захватил город и кто в лучшем случае стремился управлять разложившимся обществом и деморализованной армией. Важно, что это было началом мировой революции. После бурных оваций делегаты стоя пропели «Интернационал». Пение, душевный подъем большевиков возбудили зависть Суханова: «Как жаль, что я не могу присоединиться к ним… слиться в едином порыве энтузиазма с толпой и ее вождями! Но я не могу».

Затем был зачитан Декрет о земле.[299]

Этот декрет вызвал явно меньший энтузиазм. Закон имел мало общего с марксизмом: это просто была попытка успокоить крестьян и примирить их с властью большевиков. В перерыве делегаты смогли обсудить мероприятия, в корне меняющие социальную систему России. Суханов использовал перерыв для того, чтобы посеять новые сомнения в вечно предчувствующем недоброе Каменеве. Новый формальный глава русского государства (в должности председателя Исполнительного комитета съезда Советов) пил чай, когда наш «летописец» припер его к стенке: «Итак, вы действительно решили сами руководить… Я думаю, это возмутительно. Боюсь, что, когда все закончится провалом, будет уже слишком поздно». – «Но почему же мы должны потерпеть неудачу?» – неуверенно поинтересовался официальный преемник царской власти. Для него, как и для многих большевиков, было проще попытаться взвалить на свои плечи бремя управления Россией, чем предстать перед разгневанным Лениным.

Декрет о земле был принят почти единогласно; на этот раз один делегат проголосовал против. В первые часы правления партия Ленина выполнила свои обещания, высказавшись в пользу «мира и земли». Но никакое голосование не могло обеспечить измученную страну хлебом. Даже самые лояльные делегаты съезда должны были понимать, что легко голосовать за мир, но гораздо сложнее добиться его, что декрет о земле только усилит хаос и беззаконие в деревне. Но оба этих декрета – или скорее жеста – были крайне необходимы большевикам именно в этот начальный момент. «Декрет о земле был… оружием революции, необходимым для завоевания страны».[300]

Бонч-Бруевич вспоминает, как Ленин стремился немедленно разослать Декрет о земле крестьянам. Без радио, без каких-либо средств связи (в царской России священники зачитали бы его с кафедры, но большевики не могли воспользоваться таким способом) специальные агенты, главным образом солдаты и матросы, отправились по деревням с копиями этого драгоценного документа, чтобы донести новости до крестьян. Но не стал бы даже самый сознательный большевик, учитывая дефицит папирос, сворачивать самокрутку из бумаги, на которой напечатан декрет? Было решено, чтобы избавить агентов от подобного искушения, выдать им использованные календари, которые они могли бы сколько душе угодно использовать на самокрутки.[301]