Пагуба - Сергей Малицкий

Он вышел из трактира в ту самую минуту, когда в конце улицы показались Харас и Лала. Они держались за руки, хотя Харас переставлял ноги с трудом. Лук прошагал по мостовой мимо пары лавок и вошел в лавку гончара, где почти сразу споткнулся о внушительный кувшин, который развалился на несколько кусков. Гончар было поднял крик, но Лук тут же прижал руки к груди, высыпал из кошелька на стойку горсть медных монет и начал их пересчитывать. Он перестал изображать пьяного в тот миг, когда за окном появилась тень Хараса и Лалы. Соглядатаи шли за ними в трех шагах, и их было никак не меньше полудюжины. Лук шагнул к дверям, поймал Хараса за руку и дернул его внутрь гончарной лавки. Брат держал Лалу крепко. Девчонка влетела вслед за ним, как рыба, попавшая на крючок. Лук мгновенно закрыл дверь, задвинул щеколду и мимо оторопевшего гончара потащил парочку в коридор. Гончар попытался что-то крикнуть, но в наружную дверь замолотили кулаками, зазвенело разбитое стекло. В коридоре было полутемно, слабый свет падал только из узкого оконца над дверью. Лук задвинул засов, поймал измученный, вопросительный взгляд Хараса и только мотнул головой: «Потом», — сбросил на пол несколько кувшинов, вытащил из тайника хурнайские халаты и платки.

— Надевать на ходу, быстро.

Лала зарыдала.

— Потом! — повысил голос Лук.

Во дворе он прикрыл наружную дверь, накинул засов, вставил в ушко запора подобранную на стойке гончара подкову, которая так и не принесла тому счастья, посмотрел на пару.

— За мной. Повторять то, что делаю я. Не смотреть по сторонам. Ни о чем не говорить. Ни о чем не спрашивать. Все потом.

Укромная дверка в обход постирочного зала никуда не исчезла. Лук проник в затхлый коридор, выдернул из корзины какое-то тряпье, кивнул на него спутникам и толкнул дверь на улицу. Если погоня и продолжала запаздывать, то теперь она делала это неслышно. Зато торговля на следующей улице была в самом разгаре, и троица в хурнайских халатах и наброшенных на плечи платках казалась не ярмарочными ряжеными, а обычными горожанами, слегка приодевшимися к праздничному выходу в город. Замедлив шаг, чтобы не выделяться из толпы, Лук подошел к темному тупику, оглянулся. Старшина хиланской стражи прогуливался в отдалении.

— Пошли, — прошептал Лук замершим перед ним Харасу и Лале.

Они сбросили хурнайские одеяния под стеной тупика. Лук закинул на стену кошку, хотел подсадить прихрамывающего Хараса, но тот стиснул зубы и почти взлетел на стену, посмотрел на ту сторону, кивнул. Зато Лалу пришлось подсадить. Затем на стене оказался и Лук. Сматывая веревку, он огляделся. С противоположной стороны стены был точно такой же тупик, но ведущий уже на Рыбную улицу, которая оправдывала название пронзительным запахом рыбы во всех ее возможных состояниях — от хорошо засоленной или поджаренной на углях и до вони от протухших рыбьих потрохов. Тупик, в котором оказалась троица, прежде всего имел отношение к последнему запаху, тем более что был заполнен полуразбитыми ящиками и рассохшимися бочками.

— Что взяли? — спросил Лук.

— Вот, — показала Луку широкое, но не один раз зачиненное платье Лала.

— Вот, — прохрипел Харас, расправляя подпаленное на костре одеяло.

— Накиньте, — попросил Лук и повел спутников к выходу из тупика. У крайней бочки копошились две фигуры в намешских одеяниях. Они выгребали из ручной тележки рыбьи потроха, головы, чешую и сваливали все это в гнилую бочку.

— Стоило так далеко ехать, чтобы заниматься столь неприятным делом? — удивленно окликнул Лук одного из старателей.

— Лук! — радостно выдохнул Харк.

— Замолчи, — прошипела Хасми, на лице которой были почти неразличимы отметины. — Сколько можно тебя учить?

— Что вы здесь делаете? — спросил Лук.

— Это все она, — восторженно прошептал Харк. — Мы тебя давно уже ищем. Ловим тут рыбу, продаем, ходим по рынку. Да и гниль разгребаем тоже. Даже пробовали коптить сома, но местные коптильщики быстро с нами разобрались, едва не побили. А вчера Хасми увидела пьяного, который, как мне показалось, притворяется пьяным, и сказала, что так ставит ноги только Лук. Потому что ставить ноги ты учился у нее в Диком лесу. Ну мы и решили, что если ты заходишь в тупик, то ждать тебя надо с другой стороны тупика. Вот и дождались!

— За нами погоня, — коротко бросил Лук и швырнул Лале простыню. — Заворачивайся.

— Зачем? — прошептала она чуть слышно.

— Где ваша лодка? — спросил Лук Харка.

— У второго пирса, — радостно сообщил он.

— Укладывайте Лалу в тележку, — приказал Лук. — Кессарцы хоронят своих в море. Везут их в порт завернутых в белое. Не бойся, Лала, это все еще не настоящие похороны.

Метки на груди иши не было. Квен вспомнил об этом, проснувшись среди ночи, стирая с мокрого тела липкий пот влажной простыней. Отчего-то он больше всего боялся именно метки, той самой метки, образец которой теребил в руках Далугаеш на памятном совете в хиланском дворце. Но метки не было. Ничего не было на теле иши, кроме вырванного куска плоти на его шее. И на теле Паша метки тоже не оказалось. Вчера в зале прошений дворца иши это словно вернуло Квена к жизни. Он даже расхохотался, приказал вызвать Тарпа и поручил ему сжечь тело Паша на ближайшей свалке.

— Страшная смерть, — неожиданно серьезно, без тени улыбки вымолвил Данкуй, потом поклонился новому ише и добавил вполголоса: — Повелитель, я готов повиноваться тебе, но прошу тебя оставить меня старшиной тайной службы. Мне не нужно повышение. Понижение приму с пониманием и благодарностью.

Квен перевел взгляд на Аси. Теперь, когда иша был осмотрен, балахонники во главе с бледным, как мел, Ашу оборачивали тело погибшего правителя выбеленными полосами холста, а его жена сидела на каменной скамье со спокойным, безучастным лицом, словно точно такая же процедура ожидала и ее. Зато Этри, которая обнимала сестру за плечи, не сводила с нового иши взгляда.

Квен поднялся и, оглядевшись в рассеиваемом огнем масляной лампы полумраке, вспомнил, что он уже не в покоях, выделенных ему во дворце Кинуна, а во дворце иши. Стены спальни были отделаны туварсинским мрамором, на широком ложе могли поместиться не менее десятка самых рослых гвардейцев Хилана. В большой походный шатер такое ложе бы точно не влезло. Интересно, часто ли его край доставался Аси? Или еще кто-то принимал ласки иши? В любом случае вкус Вавы из рода хурнайских ураев Квену понравился. В его покоях не было ничего лишнего. Стул-кресло с высокой резной спинкой, на которой теперь висела одежда Квена, и серебряными ножнами поблескивал меч. Кувшин с вином, который вчера в присутствии Квена распечатал пробовальщик. По стенам стояли мягкие скамьи, за занавесью имелась серебряная ванна для омовений, труба, из которой поворотом медного вентиля открывалась теплая вода, комната для нужды за отделанной инкрустацией дверью. Квен подошел к хрустальному столику, на котором в деревянном резном блюде лежали фрукты, бросил в рот несколько ягод, шагнул к распахнутому окну, затянутому прозрачной ячеистой тканью. Ночная прохлада овеяла обнаженное тело. Да, новый иша был немолод, но кое на что еще годился. Уж во всяком случае ни капли жира не было ни у подбородка, ни на боках, ни на ляжках. Да и некоторые желания все еще имелись. А ведь было что-то замечательное в столь длительном воздержании — не просто вернулась мужская сила к бывшему воеводе, а вернулась не только со зрелым, а как бы даже и с юношеским пылом. Интересно, а в коридорах дворца иши столь же прекрасные и податливые служанки?