Йерве из Асседо - Вика Ройтман
Шрифт:
Интервал:
– Я танцевал с ней падеспань.
– И я.
– А походка, походка! Что ваша породистая андалузка, не так ли, Рамштайн?
Рамштайн бросил на Шлендёрфа уничижительный взгляд. Почувствовал дюк, как задрожала рука Зиты в его руке.
Вырвалась.
– Сдурели вы, что ли, господа хорошие? – воскликнула Зита, гордо выпрямившись. – Я вам не товар на ярмарке. Десять лет прожила я в шаралакском блудилище, с меня довольно. Хотите, выдавайте меня инквизиции и кунигаю Баштольду, но в третьем лице в моем присутствии обо мне говорить не смейте. А вы, сир, тоже хороши. Стоит вашему другу и соратнику на шаг удалиться, как снова превращаетесь вы в жлоба.
Дюк кашлянул.
– Старые привычки трудноискоренимы, госпожа Батадам. Простите меня великодушно, но моим вассалам нужен казус, чтобы выиграть войну, а вы вызываете вдохновение и мотивацию.
– Еще какие! – оскалился свирепый Ханеке и повел широченными плечами.
Фасбиндер подкрутил усы. Тряхнул кудрявой шевелюрой Вендерс. Хилый Рифеншталь погладил эфес непобедимой сабли.
– Я вам не казус, господа, – вздернула голову Зита. – Если хотите вы бороться за справедливость, за всех женщин, невинно загубленных в Авадломе, за всех униженных, слабых, оскорбленных, лишенных свободы и человеческих прав; с попустительством императора, потакающего произволу забывших о рыцарской чести провинций, боритесь, но я тут ни при чем.
– Ох какая! – Свирепый вольный рейтар поправил пояс.
“Они никогда ничего не поймут”, – подумала Зита.
– Молчать! – загремел дюк. – Еще один вздох, Ханеке, и я лишу тебя чресел!
– Прошу простить, сир, – опомнился вольный рейтар. – Я больше не буду.
– Вряд ли они поймут, сударыня, – опустился дюк перед Зитой на одно колено – замерли вассалы в изумлении. – Вековые традиции не так уж просто искоренить из сердец. Но это благородные сердца, честные и верные, и бьются они в правильном направлении. Идите, мадам Батадам, вы свободны. Больше никто и никогда не отзовется о вас в такой манере, клянусь… Чем бы мне таким поклясться?
Сплюнул дюк три раза на ладони, растер плевок и прикоснулся к подолу платья Зиты.
Стена дождя стояла за окнами. Посмотрела Зита в золотые глаза. Вечное солнце в них плескалось, озаряло мрачную задымленную приемную, посылало в ее собственные глаза волны тепла, света и жизни. Оторопела Зита, совершенно неожиданно захлестнутая невиданным доселе шквалом одибила. Абсолютно невпопад почувствовала непреодолимое желание родить сына этому человеку.
“Нет, о Всевышний, не может быть! Не может быть! Он хам, грубиян и невежа. Душа моя принадлежит другому. И тело. И вся я!”
Мотнула головой, желая отделаться от морока.
– Что с вами? – прошептал дюк, вставая.
И от этого шепота будто ток еще не открытого в ту далекую пору электричества пробежал по коже.
– Ничего, – выдавила из себя Зита, опуская глаза. – Ничего, ничего. До свидания, господа хорошие, удачного совета. Желаю вам найти достойный казус для белли, а женам вашим – процветания.
И сама не заметила, как покачнулась и подалась вперед.
– Я провожу вас, – насторожился дюк.
– Нет… не надо…
– Ждите меня, господа, я скоро вернусь.
Взял Зиту под руку и вывел из приемной.
– Беспокоитесь вы за него, – сказал уверенно. – Не стоит. Ничего с ним не сделается. Живуч, как двадцать кошек.
И случилось так, что чуть не спросила Зита: кто?
Плавилась земля под золотым взглядом дюка из рода Уршеоло, покачивалась, как палуба корабля.
– Мадам… Эй, мадам Батадам! Вы слишком мало спите и слишком мало едите. Для войны это полезные навыки, но не для мирных времен, кои до сей поры…
Плюнул дюк на красноречие, подхватил потемневшую губами Зиту на руки, прижал к груди, и ее руки сами собой оплели бронзовую шею, а голова склонилась на плечо.
– Я устала, – уткнулась Зита лицом в распахнутый колет. – Как же я устала…
Дюк нашел какую-то дверь, за ней – кушетку, положил на нее Зиту.
– Спите. Завтра война.
– Расскажите мне сказку, – в полусне пробормотала Зита и вцепилась в рукав владыки Асседо.
– Сказку?!
– Сказку…
– Не знаю я сказок… Разве что… Есть одна старая колыбельная. Мне ее кормилица напевала. Много молока было у той женщины. До пяти лет я от нее пил.
– Расскажите.
– Как же там оно было…
Взглянул дюк в окно. Стена дождя уходила в землю. Все уходило в эту землю – мать его, отец, первенец Ольгерд, второй сын Юлиан, мадемуазель Аннабелла, друзья и соратники, юность и сила. Все уйдет, только земля останется.
– Слушай сказ морской старинный, – вспомнил дюк слова колыбельной. – Асседо благословенно. Край, богатый черноземом, морем, полным жирной кильки, тюльки, мидий и рапанов. Край ветров, всегда попутных, всласть резвящихся дельфинов, бескорыстных капитанов. Не потонут в волнах люди – их от смерти и напастей море тиной оградило. Асседо благословенно. Каждый в нем отыщет то, что так ему необходимо: вымысел, мечту и сказку, благосклонную погоду, мать, отца, любовь и ласку, дружбу, преданность, заботу. Все мечты ему подвластны, все сбывается однажды. Асседо не знает горя, Асседо не знает жажды.
Ты придешь на эту землю, и, конечно, будут рады все тебе – купцы, пираты, рыцари, пажи, лакеи. Выстелены все дороги мягким алым ковролином, в поднебесье хороводы водят радужные феи, и в каретах золоченых пролетают короли…
Но только я тебе, подруга, небесами уготован. Мхом и вереском укрою, подарю в подарок волны, солнце, пламя, крышу дома. На руки тебя возьму я – затрещит огонь в камине, с уст твоих сорвется вздохом мое выцветшее имя. Скажешь: “Больше не покину, мой любимый, мой отважный”. Я поверю. Сменит лето осень, зиму. Год пройдет по кругу дважды, и четырежды, и трижды. Будем рядом, будем ближе, вместе обратимся в глину. Прорастет трава над нами, ива, липа, куст малины, куст сирени. Подарю тебе я память, подарю тебе забвенье. Спит подруга, спит и время. В очаге трещат поленья. Асседо благословенно. Асседо благословенно…
Потом распахнул окно, подставил голову под ливень, и пока не остыл, не вернулся к вассалам.
Вассалы приканчивали третью бутыль хреновухи.
– Ваша дама хороша, – обернулся к дюку Фасбиндер. – Просто великолепна, но не причина для войны с самим императором.
– Нельзя так, – поддакнул Фриц Ланг. – Я, сир, за вас горой, сабля моя навеки ваша, но это же… Это же… ну, не комильфо совсем.
– Совершенно не комильфо, – присоединился к протестующим Вендерс. – Все союзные провинции нас на смех подымут. Где это видано, чтобы из-за женщины войну зачинать?
– У слепого старца Ремога, – неожиданно тихо сказал дюк, – видано. Между прочим, именем его отважного героя назван наш благословенный край, если вы вдруг, вассалы мои, забыли.
– Нет, –
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!