Елизавета. Золотой век Англии - Джон Гай

Будучи видными аристократами, граф Эссекс и граф Саутгемптон имели право быть судимыми пэрами в суде лорд-стюарда. На заседании присутствовали главный судья Попхэм и его коллеги. Специально для судебного процесса с участием пэров построили квадратную платформу с приподнятыми сиденьями, расположенными на противоположных сторонах и обитыми зеленым сукном. На заседании присутствовали девять графов, в том числе граф Ноттингемский и граф Вустер, а также шестнадцать баронов. Обязанности лорд-стюарда исполнял лорд Бакхёрст; он сидел на возвышении под балдахином в верхней части платформы. Напротив него на низкой скамье сидел сэр Эдуард Кок. После своего блестящего выступления в суде над доктором Лопесом он уютно устроился в кресле королевского прокурора. Сегодня его помощником был Фрэнсис Бэкон. Как и на процессе над Лопесом, Кок был готов проявить свое мастерство воинственного отстаивания интересов. В свою очередь, Бэкон, жаждавший продвижения по службе, ждал удобного момента, чтобы предать своего старого патрона[1343].

Хотя суд и выдался долгим — он длился с восьми утра до семи вечера, — приговоры судей были предрешены. Обоих обвиняемых приговорили к смертной казни, в ожидании которой им надлежало оставаться в Тауэре. Позже графу Саутгемптону смертную казнь заменили пожизненным заключением, обосновав это тем, что с истинного пути его сбил Эссекс[1344]. Лишенный земель и титула, он должен был находиться в тюрьме. Эссекс нарочито эмоционально отказался просить о пощаде, заявив, что это ниже его достоинства. В соответствии с законом лорд Бакхёрст предоставил ему такую возможность, но: «Я лучше умру, чем буду жить в мучениях»[1345].

Но важнее самого суда было то, что произошло после. Все еще одержимый пропавшим содержимым черной сумочки из тафты, Роберт Сесил потребовал добыть больше сведений о деятельности графа Эссекса в Ирландии. Для этого он отправил к графу Томаса Дава, декана Норвичского собора, дабы тот побудил Эссекса во всем признаться и очистить душу и совесть перед смертью. Однако план Сесила провалился. Удвоив усилия, Сесил направил в Тауэр Абдиаса Эсшетона, одного из капелланов графа Эссекса, который умел играть на чувствах и слабостях последнего. Эсшетон психологически раздавил графа, развеяв в нем ощущение героического проигрыша и вырвав поток новых доказательств, в результате чего были выдвинуты обвинения отчиму графа Кристоферу Блаунту, Чарльзу Дэнверсу, Джону Дэвису, сэру Джелли Мейрику и Генри Каффе[1346].

Как и всегда, граф Эссекс обвинял во всем других. Мейрика и Каффа повесили в Тайберне, а Блаунта и Дэнверса — в Тауэр-хилле.

К разочарованию Сесила, Эсшетону не удалось выведать никакой полезной информации о том, что в действительности произошло в Ирландии. А может, и удалось, но Сесил скрыл эти сведения, ведь в происшедшем мог оказаться замешан лорд-наместник Маунтджой, который одержал победу над Тироном и повстанцами и стал весьма ценной фигурой. Возможно, не случайно Елизавета написала Маунтджою личное письмо о помиловании, без разъяснений, в чем именно его обвиняли[1347].

В девятом часу утра Пепельной среды 25 февраля 1601 года графа Эссекса обезглавили во внутреннем дворе Тауэра перед небольшой группой свидетелей, выбранных королевой[1348].Авторы бесчисленных биографий Елизаветы предполагали, что психологически она оказалась не готова подписать графу смертный приговор. Писали, что в течение нескольких дней после судебного разбирательства она не могла назначить день казни. Затем она выбрала 23 февраля, но на следующий день отменила свой приказ — настолько сильной оставалась ее эмоциональная связь с пасынком Лестера[1349]. В своем труде о царствовании Елизаветы I Уильям Кэмден отмечал, что «она колебалась» из-за «прежней привязанности и симпатии к графу»[1350].

В действительности королева давно уже не испытывала привязанность к Роберту Деверё, и если она и колебалась, то лишь первые пару часов. Она подписала приговор вечером Жирной среды (24 февраля), как только Сесил удостоверился в том, что Эсшетон больше ничего не сможет разузнать[1351]. Он сообщил констеблю Тауэра, что подписанный приговор доставят еще до темноты, а позже приказал сэру Джону Пейтону сообщить Эссексу после ужина, что его казнят на следующий день[1352].

Кэмден писал, что с целью отстрочить графу смертный приговор Елизавета отправила в Тауэр некоего «сэра Эд. Кэри». Позже она «передала с Дарси новый приказ о том, что графа нужно казнить»[1353]. Сэр Эдуард Кэри, родственник сэра Роберта Кэри, был одним из старейших королевских конюших; Эдуард Дарси был намного моложе[1354]. Важнейшая подробность, которую Кэмден опускает в своем повествовании, заключалась в том, что Кэри отправился с королевским приказом в Тауэр ранним вечером, когда Елизавета спускалась из своей опочивальни в Большой зал Уайтхолльского дворца, чтобы посмотреть пьесу в исполнении той самой труппы «Слуги лорд-камергера», которая играла «Ричарда II» всего три недели назад. Дарси же отправился в Тауэр с новым королевским приказом в ту самую минуту, когда спектакль закончился[1355].

К сожалению, название сыгранной в тот вечер пьесы, наверняка также написанной Шекспиром, не сохранилось. Известно, однако, что именно во время того спектакля королева приняла решение о том, что граф Эссекс должен умереть. Высокомерный, самовлюбленный эгоист, неблагодарный и не способный к компромиссу юнец, истый блюститель собственных прав, граф до конца жизни был сосредоточен лишь на себе. А худшим из его многочисленных промахов стали слова «ум ее стал так же худ, как и стан», произнесенные им в присутствии Елизаветы после полученной от нее пощечины.