Королевская кровь 12. Часть 2 - Ирина Владимировна Котова

Прозвенело тонко в небесах — и седовласый Мартин сделал судорожный вдох. Выдохнул. Еще раз вдохнул — и задышал уже тише, спокойнее, так буднично, будто просто спал до этого. Виктория, чувствуя, как у нее затряслись руки, схватила мужа за ладонь. За запястье.

От напряжения у нее застучали зубы.

— Есть пульс, — еле выговорила она. — Есть, Сашенька, есть! Ох, Мартин, Март! — и она прижала его руку к губам, к щеке, размазывая слезы.

Алекс тоже, бледный, трясущейся рукой пощупал Марту пульс на шее. Отступил, пошатнувшись, поклонился богу.

— Ты не брал с меня обет, Великий, — сказал он скрипуче, — но я твой должник с этой минуты. Если что понадобится — исполню.

— Тебе еще дочь мою хранить и ее дочерей, — благосклонно повел рукой Жрец. — Но я запомню это, волшебник.

Вики все гладила Марта по седым волосам, по лицу, и тихо выплакивала пережитую боль, страх, пустоту, эхо которой еще находилось в ней. Она несколько раз пыталась что-то сказать еще — но от шока не могла выдавить ни слова, а нужно, нужно было поблагодарить!

Жрец понимающе глядел на нее темными глазами, за которыми клубилась смерть. Она навсегда запомнит, как она может быть близка.

— Он проспит еще сутки, — предупредил Черный. И сделал шаг назад.

— Постой, великий, — обратился к нему Александр. — Прежде чем уйдешь, ответь: что с нашим другом, с Максом, в чьем облике ты пришел к нам? Он сможет вернуться к нам?

— Нет, — ответил Жрец, исчезая. — Тело и душа его не выдержали моей стихии, волшебник.

Глава 25

Корвину Черному следовало бы направиться в небесные чертоги — о многом еще нужно было переговорить с братьями и сестрой. Но было бы малодушием не прийти к своей дочери, рядом с которой он провел столько времени и к которой привязался как отец к ребенку.

Она так и сидела в той палате, откуда ушел он набирать свою силу — но уже в кресле, которое стояло в углу, одетая в обычную одежду. И что-то неловко, медленно писала на листах бумаги, сложенных на крошечном столике.

Увидев его, Алина Рудлог чуть приподнялась в кресле — но тут же осела обратно. Два служителя Триединого, мужчина и женщина, отступили к стенам, склонив головы.

— Бой закончен, — сказал он, — чужие боги повержены, маленькая пташка. Вы все сделали вовремя.

Она смотрела на него угрюмо и мрачно, исподлобья, и видел он, как борется она с желанием умолять и желанием обвинять, и дивился, как же одновременно может в ней сочетаться и яростность брата, и темная вдумчивость. Она боялась услышать ответ, но не могла не задать вопрос:

— Что с Максом, отец?

— Его суть так переплетена с моей, как соль растворена в океане, — печально ответил Жрец. — Он не осознает себя, не помнит и не существует. Поэтому вернуться он не может. И я не могу его вернуть.

Она все-таки встала, слабая, но прямая. Огонь ее ауры взвился ввысь.

— Н-но как? — спросила она шипяще и яростно. — Как⁈ — голос ее усиливался. — Разве ты не бог, великий⁈ Разве не шел с нами все это время и не стал нам родным?!! — она все повышала голос и повышала, словно не осознавая на кого кричит. — Как ты, бог смерти, можешь не знать, что делать?!! Я его жена душой и телом и требую его вернуть!

Голос ее на крике сорвался, глаза потухли. Она опустила голову. И горько ему было от ее боли.

— Прости меня, птенчик, — попросил он. — Ты и он через многое прошли, чтобы спасти меня и спасти мир. Я твой должник, но я не могу помочь тебе. Клянусь, если бы я слышал хотя бы какой-то отклик на свой зов, если бы я ощущал хоть малейшее движение его души, я бы попытался вытащить его к тебе.

Алина вдруг подняла голову — и в глазах ее загорелось угрюмое упрямство, которое он не раз видел в глазах у брата.

— Но ведь получается… — медленно сказала она, — что он не мертв? Он не ушел на перерождение?

— Его просто не существует как единицы сознания, — объяснил Жрец терпеливо.

— То есть, — так же медленно и недоверчиво проговорила она, — дело лишь в способе помочь ему себя вспомнить?

Он, несмотря на тяжесть момента, усмехнулся этому упрямству почти с гордостью.

— Отделить всю соль из океана, — все же напомнил он. — Даже я не знаю, как это сделать.

Она вытерла ладонью щеки.

— Это просто задача, — упрямо сказала она. — Над ней можно работать.

Вечный Ворон не стал ее разубеждать. Он шагнул к ней и погладил ее по голове.

— Я твой должник, — напомнил он. — Возвращайся в мир, дочь моя, врастай в него снова. А если тебе будет что-то нужно — позови меня, и я отвечу.

— Я позову, — сказала она жестко, когда он стал уже рассыпаться черно-сверкающей пылью. — Не сомневайся, отец.

Уровнем ниже Катерина Симонова, тоже мягкая и разнеженная после явления анхель, поглаживая уснувших от сияния дочерей, подняла голову, ощутив чудовищно мощное сосредоточение темной стихии. Ей было хорошо и тепло. Сияние анхель что-то сделало с ней, как-то подправило внутри, что она ощущала внизу живота легкость и правильность — а ведь до этого она даже не осознавала напряжение там.

— И у тебя все будет хорошо, дочь моя, — прозвучал холодный, пробирающий льдом голос со всех сторон, и она улыбнулась недоверчиво, слушая и ощущая его.

* * *

К остающимся на холме Ситникову, Александру и Виктории спустился дракон — и помог им перенести спящего Мартина во дворец Владыки Четери.

Туда уже принесли и самого Мастера, который тоже спал, там было шумно и весело.

Виктория оставалась с мужем, Ситников нашел своих родных и пропал из поля зрения Александра. А сам Свидерский сначала нашел Ли Соя, а затем — Владыку Нории, который пока задержался в Тафии, и спросил у него — не найдется ли во дворце накопителей?

С выданным ему сапфиром невиданного размера они с Ли Соем открыли Зеркало к Алмазу Григорьевичу. И вышли в вечер Йеллоувиня к золотому вьюнку, под которым рядом с