Миг возмездия - Эрик Фрэнк Рассел

что представляет собой он, Билл Молит? Что у него в запасе? Вытатуированная на руке танцовщица, могучее, как у быка, тело с клоком волос на груди и колоссальная выносливость, при которой он может брести до последнего, пока не упадет замертво.

Все остальное — невежество. Его знания отменного специалиста в области реактивной техники в этих условиях — ненужный хлам. Никаких познаний в области медицины, что просто необходимо, как воздух. Он не обладает острым, как у Фини, слухом и его тончайшим обонянием. Он никогда не сможет так ловко мастерить, как Малыш Ку, нет у него той удивительной выдержки и невозмутимого спокойствия, с которыми тот приемлет будущее. Даже плавать, как Сэмми, он и то не может. Выходит, что он вообще толком ни черта не умеет.

Разве только что умеет успокаивать людей с помощью угроз. Такой маленький плюсик против целого ряда минусов.

Как у большинства людей, глубоко переживающих свои недостатки, самобичевание доходило до крайности. Сознание и психика сейчас напоминали маятник с широкой амплитудой, который, качаясь, переносится из одной крайней точки в другую.

И на это была причина. Из глубины его существа… а может, извне, из немыслимой дали?.. ему слышался голос.

К Сэмми он вернулся со шприцем.

— Я подумал, что один полный шприц морфия — это самая большая доза. Будем надеяться, что угадал. Ну, как, рискнем?

— Давай. — Лицо Сэмми перекосилось от боли. Недокуренная сигарета вывалилась изо рта. — Делай что угодно, как сумеешь, только бы мне стало полегче.

— Мне кажется, что лучше всего колоть в бедра. Поближе к ранам. Хочешь, всажу по пол шприца в каждое?

Сэмми молча кивнул. Присев рядом с ним на колени, Молит впрыснул ему морфий. С великим напряжением он заставил свои большие волосатые пальцы проделать это тонко и осторожно, хотя более неуверенно он себя никогда не чувствовал.

Он поднялся с колен, взмокший, как после огромной физической нагрузки.

— Тебе лучше?

— Нет. Я предполагаю, что нужно выждать пару минут. — Сэмми обессиленно откинулся на спину. Чуть погодя он проговорил: — Боль уходит. Уже намного легче. — Он прикрыл глаза. — Спасибо, Билл.

Лицо Сэмми испускало странное призрачное сияние. Молит с тревогой наклонился и прислушался к его дыханию. Успокоившись, что Сэмми уснул, он вернулся на свой сторожевой пост.

С рассветом тронулись в путь, которому, казалось, никогда не будет конца. Поздним утром, поднимаясь на небольшую возвышенность, Молит почувствовал, что носилки тянут его назад. Он оглянулся и увидел, что Малыш Ку опускает их вниз. Молит молча опустил, так же молча глянул в глаза-щелочки.

— Она не смотреть, не двигаться. Чуть-чуть не падать с носилки. Моя думать, она умирать, — неуверенно сказал Малыш Ку.

Фини как-то боком подошел к неподвижному телу, осторожно обнюхал и, подняв морду, тонким голосом пронзительно завыл. Молит упал на колени у носилок Сэмми, пощупал его пульс, приложил ухо к груди. Ничего не говоря, достал лопату…

Они собрали поклажу, оружие и пошли дальше. Теперь их осталось трое — двое людей и собака.

Никто уже не считал дни — это уже не интересовало их. Они давно потеряли им счет, так как смысла в этом не было. Единственным небольшим утешением стало для них то, что нашли переправу. Теперь они снова шли на север.

Пройденное расстояние они тоже не знали. Может, они уже прошли миль триста, а может, и четыреста. Самое большее, они могли преодолеть четверть пути до спасательной станции, но при условии, что Саймс не ошибался в своих расчетах. Но думать об этом не хотелось.

Однажды Молит случайно взял вещевой мешок Малыша Ку и с удивлением обнаружил, что этот мешок явно тяжелее. Он молча опустил его на место, взял свой мешок, забросил его за спину и сжал в руке рукоятку своего мачете.

С этого момента Молит стал украдкой наблюдать за Малышом Ку. Все очень скоро выяснилось. Поступал Малыш Ку очень ловко: не возьми тогда случайно Молит тот злополучный мешок, так и оставался бы в неведении до неизбежной роковой развязки.

Они ежедневно по очереди кормили Фини, каждый из своего мешка, во время еды. Малыш Ку честно кормил верного пса, но когда необходимо было вскрыть другой пакет для себя, у него, как у фокусника, появлялся в руках уже вскрытый пакет. А он делал вид, что вскрывает и ест содержимое. Однако он никогда не выбрасывал после еды пустую упаковку. Плоский пакет возвращался в мешок, готовый к использованию в следующем цирковом номере для одного зрителя. Сравнив вес мешков, Молит прикинул, что Малыш Ку проделывает подобный фокус не меньше недели.

Тем не менее с голоду он не умирал. Во время своих дежурств Малыш Ку собирал в джунглях плоды и коренья, наедаясь до следующего ночного дежурства. Выследив все до конца, Молит кипел от возмущения.

— У нас недостаточно продовольствия? — спросил он Малыша Ку. — Оно закончится раньше, чем мы доберемся до станции?

— Моя не знает, — невозмутимо отвечал тот.

— Знает! Отлично знает, черт тебя побери! Ты мне не виляй. Ты же все рассчитал дурьей своей башкой. Сообразил, что нам никогда не добраться до станции, если мы не станем есть местные плоды или коренья. И решил стать по собственной инициативе морской свинкой для экспериментов. Кто тебе дал право становиться подопытной свинкой?

— Моя не понимать, — запротестовал Малыш Ку, простодушно глядя Молиту прямо в глаза.

— Не придуривайся! — заорал взбесившийся Молит. — Неизвестные продукты крайне опасны. Очень трудно предсказать, как они могут подействовать на человеческий организм. Ты и решил, что если с тобой ничего не случится, то это решит проблему питания на остаток пути. Но если с тобой что-нибудь случится, то (он в ярости стукнул по мешку кулаком) останется намного больше еды для меня и Фини.

Фини боязливо завилял хвостом, не подходя близко к людям, услышав свое имя.

— Моя все равно, если моя умирать, — спокойно возразил Малыш Ку.

— А мне не все равно! — рявкнул Молит. — С твоим полным мешком не поговоришь, если ты подохнешь. Он со мной дежурить по ночам не будет. Он мне не компаньон. Кто меня, спящего, будет охранять?

— Верный собака, — сказал Малыш Ку, взглянув на притихшего Фини.

— Этого недостаточно. — Молит взял себя в руки, говорил жестко и властно, не срываясь на крик.

— Моя пока не умирать, —