Весенняя коллекция детектива - Татьяна Полякова

– Пришла сказать, что между нами все кончено? Могла бы позвонить по телефону.

– Я не собираюсь этого говорить, по крайней мере, пока.

Он повернулся ко мне, посмотрел внимательно, как будто сомневался в моих словах.

– Что он сказал? – наконец произнес Глеб, не выдержав молчания.

– Сказал, что ты мерзавец.

Глеб кивнул:

– У него есть на это право.

– Это все, что ты мне можешь сказать? – возмутилась я.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу знать, что между вами произошло.

Глеб задумался, сделал три круга по комнате, пока не остановился рядом с креслом, в котором я сидела.

– Если он ничего тебе не рассказал, я тоже не стану этого делать.

Такого я не ожидала и, признаться, растерялась.

– Ты не станешь? А мне что делать прикажешь?

Он потер лицо ладонью и вздохнул.

– Поверь, у меня есть на это причины. И дело вовсе не во мне. А что тебе делать… это можешь решить только ты. Я знал, что так будет, твой отец никогда не согласится… Если бы у меня хватило выдержки не звонить тебе тогда. Я ведь знал, чья ты дочь, понял в тот момент, когда мы оказались возле твоего дома. Черт его знает, почему я позвонил… Твой отец наверняка считает, что я сделал это нарочно. Ничего подобного. Я честно уговаривал себя не делать глупостей и не мог не думать о тебе. Это как наваждение, ты гонишь его прочь, а оно возвращается. И ты понимаешь, что бороться бесполезно. Мне кажется, я влюбился в тебя сразу, едва увидел. Так что бессмысленно было ожидать от меня разумных поступков.

– Вы вместе работали?

– Да. Очень давно. В другом городе и в другой жизни. Я сделал глупость, за которую теперь приходится расплачиваться.

– Глупость?

– Тогда я считал именно так. Твой отец считал иначе. И у него, как я уже сказал, были для этого все основания.

– Папа хороший человек. Он… он любит меня. Просто надо дать ему время успокоиться.

Глеб наклонился ко мне и, глядя в глаза, ответил:

– Я бы очень хотел в это поверить.

Через час я была дома. Папа, услышав, как подъехала машина, вышел в холл встречать меня. Он стоял передо мной, и в глазах его был страх. Самый настоящий. Я растерянно смотрела на него, потом бросилась к нему на шею:

– Папа…

– Что он тебе сказал? – спросил отец. Слова дались ему с трудом, он словно выталкивал их из себя.

– Ничего, – покачала я головой, отступив на шаг. – Сказал, если ты ничего не объяснил, он тоже не будет этого делать.

Странное дело, отец вздохнул с облегчением.

– И как я все это должна понимать? – усмехнулась я.

– Ты знаешь мое мнение об этом человеке. И для тебя этого должно быть достаточно, чтобы прекратить встречи с ним.

– Допустим, Глеб когда-то вел себя не лучшим образом. Но это было так давно, папа. И я уверена, он очень сожалеет.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – покачал он головой.

– Так объясни мне…

– Я сам с ним поговорю, – решительно сказал отец, теперь ни страха, ни сомнений в нем не чувствовалось, он вновь стал тем самым человеком, которого я привыкла видеть с детства. – Если хоть капля совести у него еще осталась, он от тебя откажется.

– Я люблю его…

– Не повторяй при мне эту чушь. Я не желаю слушать ничего подобного. Пройдет время, и ты его забудешь, – добавил он, теперь голос его звучал мягко, как бывало в детстве, когда он терпеливо объяснял мне, почему следует поступить так, а не иначе. – В твоем возрасте раны быстро затягиваются.

– Ты кого сейчас уговариваешь, меня или себя?

– Аня, я твой отец и, поверь мне, никогда бы не стал… все. Будем считать, мы обо всем договорились. – Он повернулся и быстрым шагом направился в кабинет.

Я вовсе не считала, что разговор окончен, и собиралась последовать за ним, но в последний момент передумала. Сейчас все разговоры бесполезны. Надо дать ему время свыкнуться с мыслью, что наши отношения с Глебом – это серьезно. Я побрела в свою комнату, посмотрела на телефон и решила позвонить Соньке. Если я не могу поговорить с отцом, так хоть подруге на жизнь пожалуюсь. Я сняла трубку и услышала голос Глеба.

– Я люблю ее, – произнес он.

– Сомневаюсь, – презрительно ответил отец. – Но если действительно любишь, немедленно прекратишь все это. Ты не получишь мою дочь. Я просто убью тебя. Ты понял? Свой долг я тебе заплатил, так что не рассчитывай на мою доброту.

– Я не смогу, – после паузы сказал Глеб.

– Сможешь, – усмехнулся отец и повесил трубку, а я сказала:

– Только попробуй меня бросить.

– Подслушиваешь, – вздохнул Глеб.

– А что мне еще остается? Ведь вы не хотите ничего мне объяснять.

– Твой отец прав, Аня, я не должен был…

Я повесила трубку, не желая слушать всю эту чушь. Однако задумалась. О каком долге говорил отец? Что, черт возьми, произошло между ними? Что такого мог сделать Глеб, если отец не может простить его даже через многие годы?

Я позвонила Соньке, и через полчаса она приехала. Мы уединились в моей комнате, и я, перескакивая с одного на другое, довольно путано рассказала ей о сегодняшних событиях. Сонька выслушала и, немного подумав, заявила:

– Правильно говорит твой папа, Глеб тебе не пара. Мне его физиономия сразу не понравилась.

– Тоже мне, великий физиономист, – усмехнулась я, вопреки желанию вспомнив Мигеля. И тут же привычно погнала мысли о нем прочь.

– На что это ты намекаешь? – вздохнула Сонька. – Ладно, иногда я ошибаюсь. Я думаю, Глеб деньги у дяди Бори стырил. Или еще какую пакость сотворил. Продал секреты конкурентам.

– Какие секреты?

– Откуда мне знать? Но у твоего папы есть повод считать его мерзавцем, с этим даже Глеб согласился.

Вскоре я уже жалела, что так опрометчиво попросила Соньку приехать. Вместо поддержки сплошная критика и упреки. Чтобы прекратить все это, я сказала:

– Позвони Илье. Бывает твой друг детства хоть когда-нибудь свободен?

– Он, между прочим, и твой друг, – скривилась Сонька, но позвонила. Мобильный Ильи был отключен.

– Звони на домашний, – упрямилась я.

Против ожидания, Илья снял трубку.

– Привет, Соня. Рад тебя слышать. – Особой радости в голосе я не уловила. Только Сонька собралась спросить, не могли бы они встретиться, как он сказал: – Я сейчас очень занят. Давай я позвоню тебе завтра, и мы поговорим.

– У меня всего несколько вопросов.

– Завтра, Сонечка, завтра… – далее пошли гудки.