Путь между - Надежда Ожигина

И вдруг король заметил, что умирающий шевельнул покалеченной правой рукой. Едва заметно, неуловимо… Потом еще раз. И еще… Словно искал что-то важное…

И Денхольм понял.

Посох!

Посох, фиолетовый посох, отмытый от следов крови, прислоненный к одному из кресел, на котором покоились лютня и сума…

Порыв был стремителен и неотвратим, все его тело потянулось к грозному оружию, колени сами склонились перед ложем, кладя кусок дерева незнакомой породы на покрывало, подталкивая к разбитым суставам…

Рука проводника нащупала отполированный годами шест. И хрустнули пальцы, мертвой хваткой впиваясь, оплетая, пуская корни. Шевельнулись губы, блекло-синие на фоне обескровленного лица, и трое друзей успели услышать дуновение ветра:

— Ну вот и все… Наконец-то…

Жилы напряглись на сильной когда-то руке, жилы воина, готового к битве. И потянулся плотно сжатый кулак, отводя посох к самому уху, готовясь к нападению и защите…

— Х-хэй! — выдохнул Эйви-Эйви.

И в тот же миг истонченная до предела Нить Жизни порвалась, словно перетянутая струна. И бродячий певец шагнул за Порог.

Умер…

— Побратим… — потрясенно прошептал Торни и рухнул на колени, умирая душой.

— Проводник… — обмирая, позвал король, не в силах поверить, что проклятие сбылось.

— Ну вот и все, — вслед за Эйви-Эйви повторил Санди и заплакал.

Что было после? Воспоминания о тягучем кошмаре последующих дней король постарался затолкать на самое дно души и вытаскивать как можно реже.

Он помнил, как вернувшиеся с обеда Эшви и Гарт созвали остальных родичей. Мужчины стояли над телом хмурой стеной, женщины утирали слезы. Пришел даже таинственный Тирт, самый старый Каст Рода Хермов, отец отцов Эаркаста…

Но короля и шута это уже не касалось: они не были гномами и не могли присутствовать на Церемонии Прощания. Мягко, но настойчиво их проводили в спальню и оставили одних.

Санди, не таясь, плакал и грозил Небу.

А опустошенный Денхольм упал на кровать, уткнувшись носом в подушку. Мелкая дрожь сотрясала все его тело, зубы стучали, но глаза были сухи настолько, что делалось больно смотреть.

И он закрыл глаза.

Непреодолимая волна подхватила короля, подбросила вверх, уронила в Бездну… И из темной Бездны на него уставились горящие алым огнем глаза, больше всего похожие на отблеск крови, измаравшей топор палача. Когда из окружившей его Темноты стали проступать очертания огромного, притворно медлительного тела, схожего с волчьим, и оскаленные кровавые клыки подобрались так близко, что стало трудно дышать из-за смрада дыхания… откуда-то сверху, раздирая тугую пелену, пробился яркий фиолетовый луч. Денхольм протянул к нему молящие о спасении руки и ощутил в ладонях привычную теплоту дерева неизвестной породы. Он сжал пальцы, как сжимают их на рукояти меча, срываясь в предсмертном хрипе… И с громким чавканьем вылетел из кошмара.

Сумерки застилали комнату, мягкие сумерки, пробивавшиеся по загадочным световодам, укрывали пол пушистым ковром. Безучастный шут сидел на кровати и смотрел вперед невидящим взглядом. Боль резанула по сердцу короля, и он поспешил откинуться на подушки…

И вновь неодолимая сила ухватила его, утянула, разбивая о реальность, как разбивает внезапный шторм корабль, неосторожно плывший вдоль скалистых берегов…

Он стоял по колено в маслянистой копоти, растерявший тело где-то в завораживающих клочьях черного дыма…

— Подумаешь, какой пугливый! — раздался за его спиной низкий голос, более схожий с рычанием.

Король стремительно обернулся, готовый к бою.

И вздрогнул, рассмотрев своего врага.

Потому что перед ним стоял воин, сотканный из Мрака, и Тьма под его просторным плащом шевелилась, расползалась, разгоняя дым. Потому что глаза гиганта, волчьи глаза, горели алым огнем, и с клыков сползала кровавая пена, и когти длиной с клинки кинжалов алчно подрагивали в предчувствии боли чужого тела…

— Так лучше? — спросил воин, обращаясь к кому угодно, но не к королю.

Тишина послужила ему ответом, но в тишине затаилось согласие.

— Ты уже понял, кто Я? — прорычало Чудовище.

— Да, — содрогаясь всем телом, ответил Денхольм. — Ты — Рок.

— Рок, — согласно кивнул Темный Бог. — Я пришел приоткрыть Завесу.

Король молчал и ждал, и ледяной холод недоброго предчувствия сковывал сердце.

— Я так хорошо напророчил бывшему Рабу Йоттея, — тяжелые слова падали, как смоляные капли, падали и зависали в воздухе, цепляясь за туман. — Я наказал ему умереть на поле битвы, от руки спасенного! Йоттей обещал подождать… Но вместо того, чтоб искать обидчика и мстить, этот трус стал Идущим Между, и за дело взялась дурная Птица. А ей помешал ты, Потомок Неугомонного!

— Все напрасно, — опустил голову король. — Он умер…

— Он поймал свой шанс! — злобно зарычал Рок. — Он ухватил случайную Стрелу, а Слепой Охотник и Сам не знает, куда ведет наконечник! Но теперь я возьмусь за тебя, Потомок Богов! И уж постараюсь, чтоб ты до конца испил чужую Долю!

— За что?!

— Не зря же я старался…

— За что?..

— Очнись, Хольмер, не надо так! Не надо!

Тяжкое видение дрогнуло, пошло кругами, раскололось, исчезая в мягких сумерках.

— Еще воды! — приказал суровый голос Эшви.

Ледяной водопад вернул рассудок в осиротевшее тело. Денхольм заорал и открыл глаза.

— Что с тобой, Хольмер?

Вокруг него тесной стеной стояли угрюмые и напуганные Касты, у самой постели прикорнули Санди и Сердитый гном.

— Я просто спал, — жалко улыбнулся король, вытирая рукавом мокрое лицо. — Спал и видел кошмары. Чего всполошились?

— Вот также и Эаркаст: просто спал. И кричал слово в слово: «за что?!» — буркнул Торни, слегка успокаиваясь. — Впрочем, мы пришли сообщить, что утром будем хоронить побратима…

Жалкий птенец Надежды, проклюнувшийся из скорлупы слов и намеков, умер со свернутой шеей. Чуда не случилось, проводник не ожил. Король покивал и уткнулся в плечо шута.

Гномы завздыхали и разошлись.

На следующий день, едва жизнерадостное солнце проникло в недра Горы, печальный гонг возвестил начало Церемонии. Род Хермов прощался со своим приемным сыном.

Короля и шута, одетых в лучшие наряды Эйви-Эйви, перекроенные под их рост, провели в Коллирег. Зал Моста Обрядов был освещен единственным лучом, пробивавшимся сквозь затемненный купол, и луч этот падал на облаченное в серый балахон тело. Остальной полумрак взрывали то тут, то там вспыхивающие искры изумрудов, вставленных в траурные обручи.