Путь между - Надежда Ожигина

Вскоре они сидели в маленькой гостиной рядом со спальней умирающего. Дрожащими руками Торни выбил огонь, раскурил трубку.

— Мы познакомились давно, тринадцать лет назад по вашему счету. И я был настолько не в себе, потеряв возлюбленную, что проклял ни в чем, в сущности, не повинного спасителя. И отправился искать смерти, достойной Каста. Это оказалось непросто: человек, назвавшийся тогда Радонтом, шел за мной по пятам. Я злился, я гнал его прочь, швыряя камнями, а однажды, разъяренный, обнажил топор, надеясь покончить со всем разом. Радонт выхватил из-за пояса два серпа, которыми срезал лечебные травки. Против топора он выглядел более чем нелепо. Но, к моему удивлению, сумел выстоять, чем вызвал интерес. Как-то ночью я услышал, что он стонет и плачет во сне, мечется и орет. Я взял его руку, и Радонт успокоился. Выходило так, что мой спаситель не просто сберегал принадлежавшую ему жизнь, он сам нуждался в помощи и поддержке. С серого и блеклого рассвета мы пошли вместе, бок о бок. В Ласторге пират Тэй, уже тогда старый, как пень, осторожно поглядывая по сторонам, поведал мне об Упыре Свейстоне, во главе отряда лихих головорезов предавшего огню полынные степи, допьяна напоившего кровью самую беззаконную область королевства, подчинившего своей воле. «Вам, конечно, любопытно, почему я все это рассказываю? — спросил он в конце занимательного повествования. — Да просто Свейстон носил тот же очаровательный шрамик, что и ваш приятель…» На мой вопрос Радонт ответил утвердительно: «Да, я был Упырем, Рабом Йоттея. Я мстил Элроне за измену, за забвение, за уродство. Но все в прошлом, не волнуйся…» Я не волновался, я не видел перед собой убийцы. Лишь слабого, больного рассудком Человека, с грехом пополам лечившего людей. Он боялся темноты и одиночества, сходя с ума в окружившем его хороводе теней. И я горько пожалел о своем проклятие. А пожалев, простил свое спасение. Я знал, что сможет оградить его от глупых видений, и предложил смешать кровь: это был хороший щит от проклятия Вешшу, ведь Касты — самые уравновешенные существа мира и не склонны лелеять бесплотные кошмары. Так мы и побратались, — вздохнул Сердитый гном, смачивая горло кружкой пива.

— А дальше?

— Дальше? Что ж, дальше я привел его в Гору и представил как брата. Он прошел проверку Цейр-Касторота и был введен в Род под именем Эаркаст. Побратим быстро всему учился, Мастера его хвалили. Но жизнь под землей трудна для человека, он поселился неподалеку, приняв имя Хальдейм, то уходя, то возвращаясь… Потом женился. Потом… пошел умирать. Я был рядом, я не спускал с него глаз. И когда понял, что путь ведет в Зону, пошел следом. Так, как когда-то шел за мной он. Я плохо помню этот путь, знаю лишь, что мы дошли до гор, миновав все ловушки, и преодолели Горы. Вроде бы спустились в долину, но что там было? Не помню, ничего не помню, хотя пробыл там без малого год. Вижу лишь двух стражей на выходе, держащих Заклятие Неприступности на своих плечах. Наверное, если б я не спешил за побратимом, умер бы на месте, сломленный тяжким грузом страха и ненависти… Но я прошел, должно быть, где-то в этих омутах отчаяния и ужаса потеряв свою память… Из Зоны Эаркаст вышел Проводником, Проклятым сердцем чуять чужую беду, телом выворачиваться от чужих страданий. Он начал пить. Пить для того, чтоб заглушить хотя бы вопли завидующего соседскому благополучию. Вот, собственно, и все. С этих пор он не мог подолгу оставаться в Горе, бродил по дорогам, и виделись мы редко. Ладно, друзья, вы как хотите, а я иду спать. — Гном пристукнул кулаком по столу и резко встал. — Прощайте.

После его ухода король впал в беспамятство, мало похожее на сон. Мозг, упорно отказываясь отдыхать, бил в голову, повторяя круг имен и судеб, столь разных, что мутился рассудок.

Меченый. Упырь Свейстон. Целитель Радонт. Эаркаст. Хальдейм. Эйви-Эйви.

Разные люди, чуждые характеры. Умиравшие после нескольких лет существования быстро или мучительно. В одном человеке. В бродяге и пьянице…

— Я примерил к своей шкуре сотню обличий, в этом мне по крайней мере не так больно. Вот и все…

На следующий день состояние больного ухудшилось, но жизнь держалась в иссохшем теле с самозабвенным упорством, цепляясь из последних сил.

Мимо них прошло погребение погибших в полынных степях, и судьба прочих раненых интересовала мало. Краем зацепило: один умер, остальные уже на ногах…

Король подсмотрел, как гномы кормят проводника, и долго потом не мог выйти из отхожего места: его рвало при воспоминании о трубке, на полтора уарда всунутой в ноздрю, и о слабеньком бульончике, что, по уверению Сарра, вливался прямо в желудок.

Санди дочитал травник и теперь предпочитал спать, вновь и вновь погружаясь в то состояние, когда разум отказывается воспринимать действительность и кормится фантазиями, мечтами о несбыточном. А Денхольм все чаще доставал кинжал, вглядываясь в серую сталь, словно силясь прочесть решение.

— Все правильно, Денни, — нашептывал соблазняющий демон, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…

Смерть подступала все ближе к изголовью Эй-Эя, смерть уже не стеснялась родных, стерегущих заветную Нить. И шелестели от сквозняков Крылья суровой Птицы, и позвякивали от нетерпения Темные Мечи. А где-то рядом, на задворках сознания, бормотал радостный старушечий голос:

— На ловца — и зверь, на зверя — ловец…

Король слышал стоны и проклятия, каждый звук, каждый шорох Мира За Порогом так отчетливо, будто умирал он сам, не Эйви-Эйви. И собственной в голове была единственная мысль: проклятие должно исполниться! Пророчество — плоть. Проводник не раз говорил, что именно он, король, однажды убьет его. Он сам просил об этом!

Кинжал приятно холодил ладони. Кинжал остужал воспаленные нервы.

И Денхольм решился.

Подстеречь, когда гномы оставят Эйви-Эйви одного, кончить со всем разом, единым ударом! И будь что будет.

— Даже не думай, куманек! — не открывая сонных глаз, прошептал шут.

— Ты о чем, Санди? — как можно ровнее спросил король, медленно и осторожно отступая к двери. — Спи, дружище…

Быстр и стремителен был бросок шута.

Но он запоздал. На мгновение, решающее все.

— Он умрет сам или не умрет вовсе! — заорал Санди вслед Денхольму. — Остановись!

Но король мчался по коридору, полный мрачной решимости, не замечая ничего, кроме пути. Пути Между, ибо вновь под его ногами было острие меча, и нельзя было ни свернуть, ни отступить, ни остановиться…

Он ворвался в комнату Эй-Эя и замер.

Возле кровати побратима стоял Торни. Стоял и плакал, сжимая в руке кинжал.

— Ты! — хрипло выдохнул король, от боли потери забывая, зачем пришел. — Ты убил его?!

— Не смог! — злобно крикнул гном. — Попробуй, если хочешь! Исполни мое проклятие!

В спину короля впечатался запыхавшийся шут. При виде Торни его прорвало гноем брани, но любые слова рано или поздно приходят к концу, и Санди замолчал.

Потрясенные и бессильные, они стояли друг против друга, глотая слезы и отводя глаза.