Таинственная река - Деннис Лихэйн

Он отошел от окна, плеснул себе на лицо теплой воды, а затем намылил щеки и горло кремом для бритья, когда он приступил к бритью, его неожиданно поразила мысль, что он — олицетворение зла. Не вселенского зла. При этой мысли ничего особенного не произошло, в его сердце не зазвучали колокола, раскачиваемые землетрясением. Просто эта мысль внезапно пришла ему в голову, и ощущение от нее было такое, словно неясные цепкие пальцы поглаживают его грудь.

Да, такой уж я есть.

Он посмотрел в зеркало и почти ничего не почувствовал. Он любил своих дочерей и он любил свою жену. А они любили его. Он чувствовал уверенность в них, абсолютную уверенность. Немногим мужчинам, немногим людям дано такое.

Он убил человека за преступление, которое этот человек вернее всего не совершал. Не будь этот поступок сам по себе плохим, он не слишком сожалел бы о содеянном. Давным-давно он убил другого человека. И оба тела он утопил, они исчезли в глубинах Таинственной реки. А ведь он искренне любил их обоих — Рея даже чуть больше, чем Дэйва, но он действительно любил их. И все-таки он их убил. Из принципа. Стоя на камне, возвышающемся над поверхностью реки, он наблюдал, как лицо Рея белеет и исчезает под водой, а глаза открыты и безжизненны. И все эти годы он не чувствовал за собой большой вины за это, хотя старался внушить себе обратное. Но то, что он считал виной, было в действительности страхом перед отягощенной или плохой кармой — он боялся того, что кто-то сделает с ним или с теми, кого он любит, то же самое. И смерть Кейти, как он предполагал, была исполнением этой плохой кармы. При внимательном рассмотрении это не что иное, как завершающее действо — Рей появляется из чрева жены и убивает Кейти безо всякой на то причины, если не считать кармы.

Ну а Дэйв? Они пропустили цепь через отверстие в шлакоблоке, а концы ее, крепко обмотав вокруг его тела, накрепко связали друг с другом. А потом, когда они тужились, чтобы приподнять его тело над бортом лодки, всего-то не больше чем на девять дюймов, чтобы сбросить его в воду, у Джимми перед глазами всплыл явственный образ Дэйва-ребенка, не взрослого, а именно ребенка, опускавшегося на речное дно. Кто точно может указать место его упокоения? Известно лишь то, что он лежит на дне Таинственной реки под водой с глазами, смотрящими вверх. Оставайся там, Дэйв. Оставайся там.

Сказать по правде, Джимми, что бы он ни сделал, никогда не чувствовал сильных угрызений совести. Да и причин особых для этого не было. С помощью одного из своих нью-йоркских приятелей он сделал так, что семейству Харрисов ежемесячно в течение последних тринадцати лет пересылалось по почте по пятьсот долларов, совесть здесь ни при чем, скорее это продуманная ловкая афера — ведь пока они думают, что Просто Рей жив, они никогда не обратятся с просьбой объявить его в розыск. К тому же, сейчас, когда малолетний сын Рея сядет в тюрьму, черт бы его подрал, он вообще может прекратить посылать деньги. Им можно найти и более достойное применение.

Он уже решил, что использует их для своего района. Использует их для того, чтобы сделать жизнь здесь более безопасной. И, глядя на себя в зеркало, он решил, что именно так и будет, поскольку это его территория. Отныне она принадлежит ему. Тринадцать лет он жил ложной жизнью, прикидываясь примерным, законопослушным гражданином, а вокруг было не счесть благоприятных возможностей наварить денег буквально из воздуха. Было решено построить поблизости стадион. Отлично. Давайте обсудим условия оплаты труда рабочих, которых мы рекомендуем. Нет? Ах так, ну хорошо. Позвольте только дать вам на прощание совет: не спускайте глаз со своих машин, мальчики. Будет так обидно, если их подожгут или изуродуют камнями.

Они соберутся с Вэлом и Кевином, чтобы обсудить будущее. Этот город необходимо открыть заново. А Бобби О'Доннелл? Его будущее, по мнению Джимми, будет не вполне безоблачным, если он не сделает ноги из Ист-Бакингема.

Закончив бритье, он еще раз придирчиво оглядел свое отражение в зеркале. Неужто он олицетворение зла? Вероятно, да. Он мог жить с этим, потому что в сердце у него была любовь и была уверенность. И пока были возможны компромиссы, все было не так уж плохо.

Он оделся и прошел через кухню с таким чувством, что человек, которым он прикидывался все эти годы, только что смыт в сливное отверстие в ванной комнате. Он слышал смех и крики своих дочерей, до полусмерти затискавших и заласкавших кота Вэла, и подумал: «Господи, как приятно слышать эти звуки».

На улице Шон и Лорен нашли свободное место у входа в кафе «У Нейта и Ненси». Нора спала в коляске, которую они поставили в тень под оконный тент. Прислонившись к стене, они ели мороженое, и Шон, глядя на жену, мысленно пытался ответить на вопрос, сами ли они сотворили все это или это трещина в отношениях, продолжавшаяся в целый год, так сильно изломала и обесцветила их любовь и перечеркнула все прежние прекрасные годы, прожитые в браке до того, как наступила эта сумятица и неразбериха, продолжающаяся два последних года. Лорен крепко держала его за руку, а он глядел на свою дочь и думал, что ее нельзя не любить, не боготворить, что это — маленькая богиня, которая, по всей вероятности, заполнит собой всю его жизнь.

Сквозь проходящие мимо них ряды участников парадного шествия Шон рассмотрел Джимми и Аннабет Маркусов, их двух очаровательных дочерей, сидящих на плечах Вэла и Кевина Сэваджей; девочки махали руками, приветствуя и каждую проходящую группу людей, и людей, проезжавших мимо в кабриолетах с открытым верхом.

Шон помнил, что двести шестнадцать лет назад здесь была построена первая тюрьма, располагавшаяся по берегам канала, который благодаря этому и получил в конечном счете свое название. Первыми поселенцами в Бакингеме были тюремщики и члены их семей, а также жены и дети тех, кто сидел за решеткой. В этом месте никогда не царило спокойствие. Когда заключенные освобождались, они часто были слишком усталыми или слишком старыми, чтобы ехать куда-то, и Бакингем вскоре приобрел известность свалки человеческих отбросов. Вдоль грязных улиц как грибы выросли многочисленные питейные заведения, а тюремщики обосновались по холмам, то есть, если говорить точно, построили свои дома в Округе и смогли таким образом снова наблюдать за жизнью людей, которых они прежде загоняли в камеры. В 1800-м году разразился скотоводческий бум, и множество скотобоен появилось там, где сейчас проходит автострада: по обеим сторонам Сидней-авеню были проложены пути железной дороги, которая разгрузила улицы, ведущие к центру, откуда сейчас брало начало парадное шествие. И поколения заключенных и работников скотобоен вместе со своими отпрысками трудились над тем, чтобы продвинуть район «Квартир» дальше, вплотную к скотопрогонным полосам. Тюрьма была закрыта в соответствии с программой какого-то ныне забытого движения за реформирование; скотоводческий бум сошел на нет, и лишь питейные заведения продолжали появляться и украшать собой улицы. За волной ирландских иммигрантов нахлынула волна иммигрантов из Италии, которых было почти вдвое больше, чем ирландцев; утром вагоны железной дороги, перешедшей на электрическую тягу, нагруженные рабочей силой, устремлялись в город, а на исходе дня возвращались сюда. А куда еще им было возвращаться, если они построили здесь свое поселение, они знали, чего там надо было опасаться и чему радоваться, и, главное, они не удивлялись ничему, что бы там ни случалось. На все была своя логика: на коррупцию, на кровопролития, на потасовки в барах, на игру в стикбол[35], на занятия любовью по утрам в воскресенье. Их логика была непостижимой для других; в этом-то все и дело. Никто не был здесь желанным гостем…