Стрижи - Фернандо Арамбуру

шести томов. А напоследок приберег маленькую Эйфелеву башню.

И вдруг я подумал, что, если кину ее вниз, совершу нечто чудовищное. Меня одолели мучительные сомнения, поскольку к этому старому сувениру я испытывал трогательную привязанность; но тут увидел, как к мосту подъезжает небольшой грузовичок, и сказал себе: «Ну же, мокрая курица, давай доводи до конца то, что начал». Когда грузовичок оказался ближе, я разглядел в кузове два рулона стали и решил, что будет совсем легко кинуть между ними латунную фигурку. Но я повел себя слишком самонадеянно, может, потому что без особого труда бросил шесть томов в предыдущие машины. Короче, я действовал небрежно, и маленькая башня ударилась об один из рулонов, отскочила и приземлилась на левой полосе. Первые автомобили проехали над ней и не задели. Но вскоре какой-то грузовик отшвырнул башню на середину дороги. Колеса начали гонять ее туда и сюда. Мне страшно захотелось спуститься вниз и спасти башню, хотя вряд ли сам я остался бы при этом цел. Тут уже другой грузовик раздавил сувенир, и я вернулся домой с горьким чувством: что-то очень ценное исчезло из моей души безвозвратно.

25.

Сегодня настроение у Хромого хуже некуда, и он превращает наш угол в зону пасмурного молчания. На столе стоит его нетронутое пиво, нетронутое и, как мне кажется, уже теплое, с осевшей пеной. Альфонсо, наш чуткий и внимательный Альфонсо, который много лет знает Хромого, забирает стакан и ставит новый, хотя его об этом никто не просил.

Прежде, когда мой друг вот так замыкался, я думал: «Зачем он зовет меня в бар, если потом из него невозможно вытянуть ни слова?» Должен признаться, это меня сильно раздражало, но со временем я понял, что именно для этого он и назначал встречу: чтобы мы сидели друг против друга и молчали. Или чтобы говорил я один, поскольку это оказывает на него «ретроактивное действие» и он чувствует себя много лучше.

Я не знал, станет он слушать меня или нет, но все же собирался наконец признаться, что с некоторых пор раскидываю по всему городу книги из своей библиотеки. А чтобы подступить к этой теме, рассказал, как позавчера во время прогулки забрел на мост Калеро. Продолжить Хромой мне не дал. При одном упоминании моста всю его апатию как рукой сняло. Перемена была такой резкой, что я даже испугался, не обидел ли чем друга. Но нет. Он бесцеремонно перебил меня и заговорил про Золотые Ворота. Недавно в какой-то газетной статье он прочитал, что раз в три недели с этого знаменитого моста в Сан-Франциско в воду прыгает очередной самоубийца. С искренним волнением Хромой сообщил, что с момента открытия моста в 1937 году таким способом покончили с жизнью почти две тысячи человек. Пришлось установить стальную сетку, чтобы люди не могли кидаться вниз. Тема доставляет Хромому очевидное удовольствие, и он снова оживает и становится разговорчивым. Самоубийство – его любимый сюжет, и здесь он считает себя не только специалистом, но и обладателем единоличных прав на него. Меня ничуть не удивило, что и в тот день он сразу же испытал выброс серотонина, «гормона счастья». И сразу же вспомнил про свое пиво и сделал первый глоток. Быстро осушив стакан, он попросил у Альфонсо второй. Потом с жаром принялся рассуждать об этой красивой смерти, об этой романтической смерти, а также о «зловещем всплеске», как он говорит – или бредит? – с которым тело после нескольких секунд свободного падения врезается со скоростью сто двадцать километров в час в поверхность воды, твердой, по его словам, как цемент. И добавляет с упреком в голосе, что кое-кто после такого прыжка все же умудрился выжить.

Теперь молчу уже я, мучительно сожалея, что так и не смог рассказать историю моей энциклопедии, брошенной с моста. Меня совершенно не волнует героический эпос на тему самоубийств. С тех пор как пакетик со смертоносным порошком надежно спрятан за фотографией отца, я почти перестал об этом думать. Осталось выполнить только одно условие: дождаться появления первого стрижа – и тогда судьба моя будет окончательно решена.

Хромой уверяет, что, живи он в Сан-Франциско, прыгнул бы с Золотых Ворот из чисто эстетических соображений. А еще – чтобы о нем сообщили в выпусках новостей. Жаль, что в нашем городе нет ничего похожего.

– У нас здесь все какое-то маленькое, пошлое и провинциальное.

Я не стал с ним спорить, боясь, что он может снова надолго замолчать.

26.

Вот так неожиданность! В почтовом ящике я нашел конверт, а в нем – открытку от моей племянницы из Германии. Это первые новости, которые я получаю от них после визита ко мне Марии Элены месяц назад.

Эссен, 19 марта 2019 года

Дорогой дядя Тони,

мама рассказала мне, с какой щедростью ты помог нам, и я хочу поблагодарить тебя. Она ругает меня за то, что я не написала тебе раньше, но дело в том, что я была страшно загружена кучей всяких исследований, необходимых перед началом протонной терапии. Мне сказали, что это не больно, и я сразу успокоилась, потому что, если честно, немного боялась. Города я почти не видела. Да и ладно. Мы ведь не в качестве туристов сюда приехали. Я убедилась, что моего английского хватает для общения со здешними людьми. А вот английский бедной мамы оставляет желать лучшего. Если говорить о моей болезни, то какое-то время назад я потеряла всякую надежду, но, попав в эту современную клинику, где работают невероятно любезные врачи, увидела впереди маленький лучик света, и он меня поддерживает. Спасибо, дядя, за то, что ты помог этому лучику вспыхнуть. Обнимаю

Хулия

27.

В те среды, что предшествовали новому появлению Агеды в моей жизни, я, собираясь идти на рынок, не слишком заботился о своем внешнем виде. Это, конечно, не значило, будто я выходил из дому оборванец оборванцем, как выражалась Амалия. Но единственное, что меня заботило в смысле одежды, это чтобы на ней не было дырок и больших пятен. Иногда ради экономии времени я надевал верхнюю одежду прямо на то, в чем ходил дома. И уж конечно, и не подумал бы специально чистить зубы или брызгать на себя одеколоном ради получаса, плюс-минус несколько минут, которые я тратил на поход за покупками.

Теперь я слежу за собой чуть-чуть больше – из чувства собственного достоинства и немного из самолюбия, но не потому, что Агеда вызывает у меня хоть