На перекрестке двух миров - Юлия Цыпленкова

class="p1">— Да, — согласилась я. — Какое верное слово ты нашел, жизнь моя, именно зачаровывает. Околдовывает, нет сил отвести глаз. Но, — я обернулась к графу, — не опасно ли это будет? Если кто-то увидит…

— Не увидят, — ответил его сиятельство, — не раньше, чем нынешний король потеряет зубы. Пока портрет будет висеть в нашем столичном доме. Там, куда не заходят гости и моя родня. Потом, когда опасаться будет нечего, я повешу его на видное место. Впрочем, я писал его не для любопытствующих или ценителей. Я писал его для себя, для нас с Амберли. Вчера она не отходила от портрета весь вечер. Села на полу и смотрела. И мечтала, — на устах графа мелькнула улыбка, — что однажды она сможет увидеть вас таких воочию. Не в вашей нереальной реальности, но в Белом мире. Признаться, и я бы желал там побывать. Но если этой мечте не дано будет сбыться, то с нами останется кусочек неведомой земли, и вы оба.

— Если Отец будет милостив, однажды мы вновь встретимся, — вновь растрогавшись, ответила я. — И где бы это ни произошло, свидание будет желанным и непременно радостным.

— Я буду в это верить, — сказал Элдер. — Хотите взглянуть на иные зарисовки? Я делал их в карандаше, но если вы скажете, что мое видение оказалось верным, то напишу и в красках.

— Боги, вы еще спрашиваете! — воскликнула я. — Я жду этой минуты с того мгновения, когда увидела в ваших руках блокнот еще в день нашего приезда. Покажите же, покажите скорей!

— Присаживайтесь, — улыбнулся его сиятельство.

Танияр еще мгновение смотрел на портрет, после перевел взор на первую картину, где мы были все вместе, а уже после сел рядом со мной на диван.

— Это и вправду красиво, — негромко произнес дайн, пока Элдер отходил. — Теперь я вижу, как ты была права, расхваливая его. Жаль, что в нашем мире нет таких художников.

— Они были, милый, — ответила я. — Савалар Отца был расписан с похожим мастерством. И значит, гении могут появиться снова. Я — дурной художник, но знаю приемы и правила рисования, меня обучали. Мне несложно передать их, а истинный мастер, усвоив, напишет шедевр. Такой найдется, я верю. Мы возродим искусства, любовь моя. И нам нужно развивать науку. Когда наступит лето, пригласи к нам халима Фендара, я готова поделиться с ним знаниями…

— Ты вновь пылаешь, свет моей души, — улыбнулся Танияр. — Потерпи, скоро ты продумаешь и скажешь, что нам нужно вначале, а что после. Я всё выслушаю и приму решение, а пока отдыхай.

Улыбнувшись в ответ, я кивнула, согласная с мужем. Придет еще время, когда мы будем полны забот, а пока надо было наслаждаться последним днем, когда рядом родные. Впрочем, я и без того эту последнюю неделю только вечером бралась за книгу Шамхара. Днем же отдавала себя родителям и сестрице. Мы много общались и прежде, но эту неделю я посвятила им полностью.

Дядюшка по прибытии сам держался особняком. Не избегал, вовсе нет, но не желал вызвать неудовольствие графини Тибадской, отчаянно ревновавшей дочь к главе рода. Его сиятельство предпочитал общество магистра, а его супруга просиживала рядом с ними, продолжая осваивать роль не только жены, но и соратницы. Скучала, зевала, но держалась стойко. Что до Танияра, то его окончательно захватил в плен Нибо Ришем.

— Я всё больше жалею, что Айдыгер находится не рядом с Ришемом, — неожиданно признался герцог. — Кажется, по Танияру я буду скучать даже больше, чем вам, дорогая. Никогда и ни с кем я еще не был настолько открыт и искренен, как с ним. Рядом с вашим супругом я не чувствую себя ни господином, ни слугой. Мы на равных, и это, признаться, приятно. Жаль, что у этой дружбы нет будущего, мне будет его не хватать.

— А я вам говорила, — с улыбкой заметила я.

— И я признаю себя болваном, — усмехнулся Нибо. — Совершеннейшим болваном.

Появление Элдера вернуло меня из приятных воспоминаний в гостиную их покоев с Амберли. Его сиятельство передал Танияру папку и сел на свободное кресло. Супруг передал папку мне, и уже я раскрыла ее. И первое же изображение сорвало с моих уст восторженный вздох — на меня смотрела Ашит. Рисунок был несколько неточен, все-таки граф не видел ее вживую, а описать человека не совсем то же самое, что отделку и крой платья. И все-таки это была мама.

— Вещая, — произнес Танияр. — Очень похоже.

— Вы говорили, что татуировки на ее лице — это символы, которые напоминают животных, если обладаешь воображением, — сказал Элдер. — Я не видел этих символов, потому нарисовал произвольную вязь, но она складывается так, что можно увидеть и схематичных зверей.

— Да, действительно, — улыбнулась я. — А выглядит в жизни она несколько старше, вы даже омолодили ее. Но вам обязательно надо показать этот потрет моей матушке. Возможно, увидев пожилую женщину, она окончательно успокоится. Однако в остальном очень похоже. И взгляд… В нем ощущается мудрость.

Следующим был портрет ягира. Не кого-то конкретного, передать черты Берика или Юглуса было еще сложней, чем Ашит. У шаманки в лице имелось больше особенного, и я говорю вовсе не про татуировки, но возраст подчеркнул многое, что сглаживала молодость моих телохранителей. Потому воина Элдер нарисовал без какой-либо привязки к конкретному человеку, но образ ухватил верно. И помимо портрета ягира, был еще рисунок в полный рост, и даже на сауле.

Животных его сиятельство тоже нарисовал. Рырха я поправила, словесно, конечно. А Танияр указал на некоторые неточности в изображении саула и его сбруе. Кстати, на одном из рисунков на сауле сидел мой супруг, на другом я. На третьем ягир. И турыма Элдер тоже нарисовал, он вышел замечательно.

— Я хотел нарисовать Духов, — сказал его сиятельство, — но подумал, что это будет кощунственно. Вы говорили, что видели их изображения в храме, однако их писали те, кто верил в Богов Белого мира. Им было позволено. Я же чужак, а потому пусть они останутся лишь в моем воображении.

— Как вам угодно, Элдер, — ответила я. — Впрочем, истинный лик Белого Духа не видел никто, каждому он показывается по-своему. Потому, как бы вы не нарисовали Создателя, думаю, были бы правы и неправы одновременно. А Илсым прекрасна.

— Должно быть, вы сейчас похожи на нее, — улыбнулся Элдер.

Я в изумлении приподняла брови, а после поняла — Илсым на всех изображениях была беременной. Только вот волосы ее не горели пламенем. В саваларе Великая Мать была написана брюнеткой. Впрочем, какого бы цвета ни были ее волосы, ликом она была прекрасна, как