Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

большевиков и, как министр иностранных дел Временного правительства, неоднократно клявшийся в вечной верности союзникам по Антанте.

Милюков объяснял свой разворот, тем, что он был «уверен если не в полной победе немцев, то, во всяком случае, в затяжке войны, которая должна послужить к выгоде Германии, получившей возможность продовольствовать всю армию за счет захваченной ею Украины… На западе союзники помочь России не могут». Между тем немцам «самим выгоднее иметь в тылу не большевиков и слабую Украину, а восстановленную с их помощью и, следовательно, дружественную им Россию». Поэтому Милюков надеялся «убедить немцев занять Москву и Петербург, что для них никакой трудности не представляет» и помочь образованию «всероссийской национальной власти»[2540].

Левый кадет кн. В. Оболенский при встрече с Милюковым в мае 1918 г. спросил: «Неужели вы думаете, что можно создать прочную русскую государственность на силе вражеских штыков? Народ вам этого не простит… в ответ лидер кадетов «холодно пожал плечами — Народ? — переспросил он. — Бывают исторические моменты, когда с народом не приходится считаться»[2541].

Практическое содержание эта политика приобрела на Юге России, где белые генералы и донские казаки уже действовали в полном согласии с немцами. Не случайно, по словам британского историка П. Флеминга «добровольческую армию…, не занимало разве что… сопротивление немцам. Ее целью было свержение советской власти…»[2542].

В действиях добровольцев и немецких войск прослеживалась даже некоторая согласованность. Так, Добровольческая армия начала 2-й поход на Кубань, в тот момент, когда красные были вынуждены сконцентрировать свои войска для борьбы с наступающими немцами[2543]. «Этот период, — признавал один из лидеров белого движения ген. Марушевский, — был отмечен большой национальной работой лишь левых партий… Едва зародившиеся, вернее, сплотившиеся, правые группы сразу стали склоняться в сторону совершенно определенных сношений с тогда еще не рухнувшей монархической Германией»[2544].

Что касается донских казаков, то их атаман П. Краснов был выбран не в последнюю очередь при прямой и недвусмысленной поддержке немецкого майора фон Кохенгаузена, который предупреждал казаков, что германское государство «временно воздержится от всякой (их) поддержки…, до тех пор, пока не будет выбран атаман, в котором высшее германское командование не будет уверено, что он поведет политику донского государства в направлении дружественном Германии, и который будет облечен Кругом полнотою власти, необходимой для настоящего серьезного момента…»[2545].

«Главной причиной успехов Краснова была поддержка, которую он получал от немцев…», — подтверждает историк Кенез[2546]. За первые полтора месяца Дон получил 11 651 винтовку, 46 пушек, 48 пулеметов, 110 тыс. снарядов 11,5 млн. патронов[2547]. В ответ Краснов писал германскому кайзеру: «Всевеликое войско Донское и прочие государства Доно-Кавказского союза не забудут дружеской услуги германского народа…»[2548]. Однако «провал немцев в октябре…, — отмечает Кенез, — моментально отразился на ситуации на Дону»[2549].

Не только на Дону, но и на всей России. В ноябре 1918 г. Милюков получил приглашение на состоявшееся в городе Яссы совещание «союзников» с представителями антибольшевистской России, которое должно было определить пути дальнейшей борьбы против советской власти. Его противоантантовский (германский) «зигзаг» был прощен: — У Милюкова так много заслуг перед союзниками, — пояснял Сент-Олер, — что на последнее отступление мы смотрим, как на отдельный эпизод, отошедший уже в прошлое… Если никто не приедет, но Милюков приедет, то наша цель будет достигнута. Участники совещания с радостью приветствовали начавшуюся интервенцию[2550].

Совещание антибольшевистской общественности в Яссах было собранно по требованию союзников, для создания ««Русского Национального совета». «Если считать, что задачей Ясского совещания являлось установление какого-то органа Всероссийского правительства, с которым могли бы сноситься Правительства Антанты по вопросам помощи России, то, — отмечает ген. Н. Головин, — … создать его не удалось»[2551]. «О чем же спорили съехавшиеся в Яссах… представители русской общественности? Да решительно обо всем. Происходили типично русские бесконечные, расплывчатые споры, где не столько поочередно, сколько одновременно разрешались все вопросы, если не мироздания, то государственного строительства. Путая важное с ничтожным, останавливаясь на словах и препирались на запятых»[2552].

Но главным была все же программа. Событиями «на первое и главенствующее место выдвигались вопросы внутренней политики, так как основным условием победы являлось привлечение на свою сторону народных масс», однако, по словам Головина, «этот краеугольный вопрос не обсуждался. Споры на Ясском совещании, даже среди сравнительно однородных представителей общественности, не могли уяснить ген. Щербачеву и ген. Бертело — какова же политическая программа, которая будет соответствовать чаяниям народных масс. Поэтому им пришлось прибегнуть к приему, который… посоветовал Британский военный агент членам Ясского совещания: Обойти молчанием все спорные вопросы. А так как таковыми являлись все политические и социальные вопросы, то вместо политической и социальной программы оказалось пустое место, прикрытое лозунгом «Возрождение Великой, Единой России»[2553].

В переходный период, до прихода союзников, Деникин просил командующего Восточным театром Антанты задержать «эвакуацию германцами Харькова», и вместо них, «как можно скорей», прислать 18 пехотных и 4 кавалерийские дивизии, для «занятия союзными войсками важнейших в политическом и мобилизационном отношении районов», и «обеспечения развертывания русских вооруженных сил и их операций…». К письму был приложен список военных материалов, которые Деникин надеялся получить от французов[2554].

«Нужна открытая и честная деловая сделка, а не полужульнические с обеих сторон фигли-мигли…, — взывал из Сибири военный министр Колчака Будберг, — Нужно откровенно сознаться, что восстановление порядка и возобновление государственного аппарата среди распустившихся масс требует наличия силы…, а так как своей силы нет, то и приходится просить временной помощи союзников. Нужно сказать правду»[2555]. До конца правду раскрывал, принадлежащий этой же среде герой Бунина, который не прятался за словами «временная помощь», а прямо называл то, чем она должна была стать на самом деле: он «горячо поносил союзников: входят в переговоры с большевиками вместо того, чтобы идти оккупировать Россию»[2556].

Именно оккупировать, поскольку интервенция неизбежно вела к полномасштабной гражданской войне не с большевиками, а со всей страной. Об этом, еще до его прихода к власти, предупреждал Колчака глава Западно-сибирского правительства П. Дербер: «Вы должны их (союзников) предупредить и о гражданской войне, которая возникнет в тылу у иностранных войск, и о терроре, который разовьется в случае осуществления комбинации власти сверху… Вообще нужно им (интервентам) дать понять, что своими действиями они объединяют всех с большевиками, так как никогда организованные общественные силы городские и земские самоуправления, кооперативы, организации…, объединяющие миллионы крестьян, национальные организации и другие не примирятся с иностранной властью в образе русского Хорвата или авантюристической организации вроде Дальневосточного Комитета»[2557].