Феодора - Пол Уэллмен

И только отсутствие дисциплины и толкового руководства у мятежников оттягивали штурм дворца.

В эту ночь Феодора не сомкнула глаз.

ГЛАВА 29

Покинув Ипподром после того, как толпа с гиканьем заставила императора удалиться, Герои почувствовал, что валится с ног от усталости. Вот уже двое суток кряду он не смыкал глаз и буквально не присаживался: подворачивалась возможность — грабил, если добычу легко было унести, жег, убивал и видел смерть не одной сотни человек, случайно оказавшихся на пути мятежников.

Теперь в суме у него глухо позвякивали золотая чаша, несколько перстней и прочих драгоценных безделушек, а также некоторая сумма денег, с которой он прибыл из Пафлагонии. От сцен насилия и убийств, от нескончаемого лихорадочного возбуждения его мутило. Он чувствовал, что готов уснуть даже стоя.

Но найти угол, чтобы переночевать, было невозможно. Константинополь во многих местах все еще пылал. Район вокруг церкви Святых Апостолов выгорел дотла — пламя, пока толпа грабителей громила и крушила храм, перекинулось на соседние здания. Большая часть восточного конца города, где находились особняки патрициев, теперь представляла собою лишь груду закопченных развалин. В пепелища обратились собор Святой Софии, церковь Святой Ирины, Августеон. Вся Виа Альта, от Большого базара до Бычьей площади и дальше, вплоть до статуи Ветров, была разграблена и сожжена. Квартал Зевгма все еще полыхал. Оттуда огненная стихия грозила переметнуться через стену Константина в Новый город, окруженный стеной Феодосия. Пожары поменьше виднелись и в других местах.

И хотя в беспорядках принимало участие не более десятой части миллионного населения столицы, сильнее всего пострадало невинное и терпеливое большинство. Десятки тысяч беженцев ночевали на улицах. Слышался детский плач, скорбно приглушенные голоса тех, кто лишился жилищ и всего нажитого, матерей, успокаивающих младенцев, мужей, утешающих жен, устраивающихся на ночлег на холодных камнях мостовой. Каждый поневоле спрашивал себя, какие еще несчастья обрушит на них новый день.

Спать на улице для Герона было неприемлемо, однако все трактиры, уцелевшие во время пожара, были настолько переполнены, что искать пристанища в одном из них было делом почти безнадежным.

И вдруг его осенило. Улица Женщин!

Уже стемнело, когда он обнаружил уцелевшую винную лавку и сумел туда протиснуться. В страшной тесноте он жадно проглотил ломоть черствого хлеба и осушил кувшин кислого вина.

Затем он добрался до площади Афродиты и наискось пересек ее. Проходя мимо статуи, он мельком взглянул на нее. Языческая богиня осталась на своем пьедестале нетронутой, хотя христианские святыни повсюду подверглись осквернению, грабежу и разрушению.

Вино слегка ударило Герону в голову. Оказавшись на улице Женщин, он увидел, что мятежники обошли ее стороною. Наверно, многие куртизанки и сами принимали участие в грабежах, смешавшись с мятежной толпой. Что же касается насилия, то толпа, видимо, посчитала: зачем возиться со шлюхами, когда вокруг столько добропорядочных женщин — выбирай любую.

Теперь Герои шел хорошо знакомыми местами. Вот дом, где прежде жила Хиона, а вот здесь обитала Феодора. Он полуощупью двинулся вниз по улице в поисках огонька в окне. У первого же дома с освещенным окном он остановился и постучал. Через минуту-другую дверь слегка приотворилась.

— Кто здесь? — спросил голос.

— Тот, кто будет желанным гостем, — ответил он.

— Хозяйки нет дома.

— А когда она вернется?

— Не знаю.

Дверь приоткрылась немного больше, и в дверном проеме он разглядел девушку-негритянку, вернее, мулатку с кожей словно спелый абрикос.

— Давно ли она ушла? — спросил он.

— Еще вчера.

Было ясно, что обитавшая здесь куртизанка отправилась куда-то вместе с буйствующей толпой. Герои осмотрел девушку более внимательно. Довольно стройная, темные глаза. В мочках остреньких ушек широкие золотые кольца.

— Впусти меня, — попросил Герои.

— Не могу. Никого нет дома.

— А ты?

— Я всего лишь рабыня.

— Как же тебя зовут?

— Киндо.

— В постели, Киндо, нет ни рабов, ни свободных.

— Хозяйка велела мне никого не пускать.

— Хочешь денарий? — предложил он.

Она молча взглянула на него.

— У меня есть золотая чаша…

Она молчала.

Вино придало ему сил, и внезапно Герои рванул дверь на себя.

Девушка отскочила в прихожую, но, когда он прикрыл за собой тяжелую створку, бежать не пыталась. Герои, довольный своей решительностью, опустил руку рабыне на плечо — девушка оказалась гибкой, податливой. От нее слегка попахивало мускусом, и запах приятно щекотал его ноздри.

— Я проведу ночь с тобой! — объявил он.

После того как он ворвался силой, Киндо полностью подчинилась ему. Ее длинные пальцы казались холодными, однако, когда она взяла его за руку, ладони ее горели.

— Тогда идем со мной, хозяин, — позвала она.

До сих пор Герои мулаток не знавал. И хотя он смертельно устал, новизна впечатлений оттянула его сон еще на час. Однако по прошествии этого времени он спал как убитый.

Уже далеко за полночь он проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Какое-то время он лежал, пытаясь понять, где он и что с ним. Комнату тускло освещал крохотный ночной светильник, а Киндо, девушка-рабыня, сидела рядом с ним на ложе, склонив голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то.

— Что там? — спросил он.

И тут услышал сам: сначала нечто похожее на отдаленные, все усиливающиеся крики, постепенно слившиеся в низкий протяжный гул, похожий на шум морского прибоя.

— Много народу, — сказала Киндо. — Наверно, бои опять начались.

Он приподнялся на локте, чтобы лучше слышать.

— Это шум не со стороны дворца. Похоже, откуда-то с востока.

Он встал и начал одеваться.

— Ты уходишь? — удивилась девушка.

— Да. Что бы там ни было, а взглянуть не мешает.

— Погоди! Моя хозяйка, Индра, может вернуться. А она знаменитая деликата…

— Не могу.

Она сидела, скрестив ноги на ложе, совершенно нагая, и не сводила с него агатовых глаз.

— Тогда отдай мне чашу.

— Чашу? О чем ты? Ты что же, решила, что за одну ночь я собираюсь отдать тебе золотую чашу?

— Небольшую чашу! Ты же обещал…

— Ну, это было до того, как я вошел. Ты даже меня не впускала. Мы ни о чем не условились. Но так и быть, я дам тебе денарий.

— Чашу…

— Я сказал — денарий!

— Нет, ты обещал чашу, небольшую золотую чашу… Теперь она соскочила с постели, гибкая, как пантера.

— Бери денарий или не получишь ничего! — объявил Герон.

Пантера отпрыгнула от ложа, а вторым прыжком вернулась обратно — в руке у нее сверкал длинный клинок, который она извлекла из-под покрывала. Так, значит, он всю ночь был на волосок от смерти! От этой мысли по коже пробежал леденящий холод.

— Никто