Косой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

не значило, что она вступила в компартию, стала «комми». И уж никакого отношения интеллигенция не имела к Коминтерну, ленинско-сталинскому детищу. Когда Гитлер пришел к власти, левая интеллигенция бросилась не на «лучезарный Восток», а на Запад, в США, в Южную Америку, только не в СССР. Пусть мне назовут хоть одного известного немецкого писателя, который эмигрировал в Россию! Художника! Актера! Музыканта! Даже Бертольт Брехт, даже Анна Зегерс не захотели спасать свою жизнь в стране «победившего социализма».

Что касается «маленькой быстроногой Мишки», — она все же называла себя не мышкой и не мошкой, а Мишкой, а Мишка, как известно, не быстроног, а вовсе косолап, — то эта Мишка — Вильгельмина по определению не могла быть «берлинской». И немцы, и евреи-коминтерновцы родом из Берлина, прожив десятки лет в Москве, говорили по-русски еле-еле, с чудовищным акцентом. Вильгельмина (сомневаюсь, что это было ее настоящее имя) была, видимо, уроженкой Латвии, маленькой страны, где одинаково свободно говорили и по-русски, и по-немецки.

И, наконец, последнее: ваксоновскую мать Евгению Семеновну Гинзбург я знала, это была умнейшая женщина (и талантливейшая), к Мишке она относилась чрезвычайно скептически. И я очень сомневаюсь, что Евгения Семеновна посоветовала бы тащить рукопись «Ожога» на Профсоюзную. Но «Ваксон» пошел к Мишке в 1990 году, а Евгения Семеновна умерла в 1987-м…

Однако на этих страницах речь не об Аксенове и не о его матери Евгении Гинзбург. Поэтому цитирую дальше рассказ Аксенова о Мишке.

Ей «удалось уцелеть (лагернице Мишке. — Л.Ч.). После Сталина Мишка и ее колымский муж Наум получили полный пакет реабилитации, включая партийные пенсии и квартиру в Москве на Профсоюзной улице.

Эта маленькая жилплощадь вскоре благодаря Мишкину легкому характеру и великолепному двуязычию превратилась в своего рода международный клуб. (лода в сопровождении Льва Копелиовича и Валли Орловой (Льва Копелева и Раисы Орловой. — Л.Ч.) приходил Нобелевский лауреат Генрих Бёлль. Однажды заехал с гитарой молодой бард из ГДР Вольф Бирман.

Вот именно к этой бывшей зэчке, а ныне хозяйке московского салона, приехал со своим бумажным багажом злокозненный Вакса. Там уже собирались гости. Разноязыкий говор доносился из гостиной. Вдвоем с хозяйкой они уединились на кухне, и он изложил ей свою проблему: готов новый суперроман, стопроцентно непечатная в СССР “нетленка”, опасно или, читая наоборот, онсапо, нужно переправить его за бугор, ты можешь это сделать, Мишка?

“Ваксик, на ловца и зверь бежит! Сиди здесь, я вас сейчас познакомлю”.

Она быстро процокала каблучками в гостиную и почти сразу вернулась со “зверем”. Им оказалась Шанталь Диттерних, молоденькая и такая же шустрая, как Мишка, — пресс-атташе одной нейтральной страны. На все его вопросы она отвечала односложно, но как-то духоподъемно и убедительно: “Ноу проблем!”».

В конце вечера «Ваксон и Диттерних вышли в темноватый двор многоквартирного дома…

Среди затрапезного советского автотранспорта выделялся свежестью ярко-желтый “фольксваген”. Она пригласила его в эту машину. Там он передал ей тяжелую папку с написанным на ней адресом калифорнийского адвоката. <…>

Ё, неужели он (роман. — Л.Ч.) доплывет, долетит, доползет по адресу? Неужели пробьется со всей ордой своих героев, с аритмией своих времен, с остранением своих пейзажей и замедлением стремительных сцен? Диттерних вела себя с такой уверенностью, как будто она ежедневно перетаскивала через границу постмодернистские романы отвержения. Во всяком случае, вполне очевидно, что она это делает не в первый раз. Как жительница “свободного мира”, да еще и дипломат нейтральной страны, она, должно быть, считает это своим вкладом в борьбу советских крепостных за свое освобождение. Для нас — это огромное, невероятно опасное дело, для нее — просто легкая авантюра в реалистическом шпионском фильме; самое большее, чем она рискует, — это аккредитация в Советском Союзе…»

Очень хочется задать вопрос: а чем рисковали шустрая Мишка и ее салон? Для нее это «легкая авантюра» или огромное, невероятно опасное дело?

Удивительно, как Мишкин дом не вызвал у Аксенова подозрений.

Чтобы это понять, как это могло случиться, нужно прочесть аксеновскую исповедальную книгу — «Таинственная страсть». Талантливый Аксенов и его талантливые друзья настолько заигрались в ту пору, настолько возомнили о себе и настолько оторвались от жизни простых людей в СССР, что потеряли всякий разум.

На этом закончу. Прибавлю только, что в мемуарах одной немецкой коммунистки, которая встречалась с Мишкой, кажется, в Бутырках в 1938 году, шла сноска. Цитирую ее по памяти: «Жена Мюллера оказалась агентом НКВД». Страничку с этой сноской мой муж хранил очень долго. Я ее куда-то засунула. И даже забыла фамилию немецкой коммунистки…

6. Дональд Маклэйн

К сожалению, советская власть много десятилетий не показывала мне фильмы о Джеймсе Бонде как идеологически вредные. Я увидела агента 007 впервые на телеэкране только в 70 с лишним лет. Согласитесь, в этом возрасте трудно оценить все его достоинства.

А наш «родной» супершпион Штирлиц вызывал во мне стойкое неприятие. Все-таки, когда смотришь, как Бонд в отличном костюме, с безупречной прической сражается с крокодилами, — это смешно. Вся бондиада пронизана юмором.:)попея же со Штирлицем сделана с убийственной, чисто совковой серьезностью. Бонд бегает, прыгает, падает, вскакивает, дерется, стреляет, целуется. Штирлиц же все время размышляет. Не разведчик, а мыслитель.

Но бог с ним, с нашим малоподвижным Штирлицем, зато с выраженьем на лице.

Очевидно, потребность в героях-шпионах так велика, что и «Семнадцать мгновений весны» (это надо же придумать такое название!) был, есть и будет у нас культовым фильмом. И все его смотрят с удовольствием…

Но мне шпионская романтика противопоказана. А вот мужу все время хотелось писать о немецких разведчиках экстра-класса. И я, покорная жена, хоть и сопротивлялась этой его тяге, но в конце концов садилась за письменный стол и начинала сочинять книгу то о Канарисе, а то и вовсе о разведывательном аппарате в Третьем рейхе.

Но еще задолго до этой книги о Гиммлере, Гейдрихе, Мюллере Д.Е. привел к нам в дом известного во всем мире разведчика, одного из членов знаменитой «Кембриджской пятерки» — Дональда Маклэйна.

Познакомился муж с ним в журнале «Международная жизнь».

В 1955 году в пестром по составу коллективе этого журнала появился ан-ыичанин двухметрового роста — Дональд Маклэйн.

Как теперь понимаю, это было чудом, из рода тех чудес, которые произошли в СССР после смерти Сталина.

Маклэйн, приговоренный в Англии, кажется, к 99 годам тюрьмы, был выкраден и нелегально переправлен в Советский Союз. Его работа на нашу разведку скрывалась и, думаю, отрицалась всеми официальными инстанциями. А журнал «Международная жизнь» уже по замыслу своему был связан с политиками и журналистами