Косой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

из разных стран, в которых работа английского аристократа и крупного деятеля британского МИДа на СССР, а также его исчезновение наделали столько шума.

Недаром тогдашний (подразумевается 1951 год) глава МГБ Игнатьев четыре года продержал Дональда в закрытом после войны для иностранцев Куйбышеве (Самаре).

Маклэйн был переименован в Марка Петровича Фрейзера, а статьи свои подписывал как С. Модзаевский.

И вот вдруг — Маклэйн в Москве.

Видимо, в первые годы «оттепели» и центральный аппарат КГБ, и «первые отделы» как-то растерялись. Поверили в коренное изменение жизни. К сожалению, пришли в себя они куда быстрее, чем многие из нас…

Не помню точно, когда я увидела Дональда, тогда Марка Петровича, в первый раз. Во всяком случае, мы еще жили в коммуналке на Цветном бульваре. Стало быть, это произошло до 1958 года.

Маклэйн был очень высоким человеком с приятным интеллигентным лицом. А вот его манеры, поведение, стиль жизни ассоциировались у меня с образом английского джентльмена из романов XIX века или даже из глупых и старых как мир анекдотов типа «на необитаемом острове встретились англичанин, француз и русский…».

Он был одинаково вежлив со всеми — с вышестоящими и нижестоящими, не навязывал никому свою точку зрения, никогда не говорил о себе, никогда не жаловался.

Со временем, однако, я решила, что ничего специфически английского в Маклэйне нет, просто он являет собой тип интеллигента во многих поколениях и, наверное, не особенно отличался от любого русского интеллигента, если бы это племя в России не истребили за 70 лет советской власти.

Впрочем, одно исключение припоминаю. Очень часто Дональд долго смеялся, улыбался, хихикал, а я, человек чрезвычайно смешливый, никак не могла понять, что его так развеселило. Видимо, это и был пресловутый английский юмор. Кстати, и в книгах он мне не всегда доступен.

«Международная жизнь» оказалась для Д.Е. очередным разочарованием. Вначале журнал этот, как я уже говорила, был хоть и чрезвычайно пестрым по составу, но явно необычным и с большим замахом. Туда попал и известный международник Борис Изаков, человек искушенный, но трудный, с большими амбициями; после войны, потеряв ногу на фронте, он оказался не у дел из-за «пятого пункта». Там стал начальником приятель мужа еще по ТАССу Георгий Михайлович Беспалов, о котором я уже не раз вспоминала. Самородок. В молодости, видимо, и одаренный, и обаятельный, но алкоголик, который к тому времени на все махнул рукой. И способный работяга А. Галкин147, на первый взгляд простак, а на самом деле ох какой непростой. И странный тип Накро-пин148 — по виду не то семинарист, не то поп-расстрига. Он тоже был способный и образованный и, как мне помнится, происходил из рода, связанного со шовещим Победоносцевым, тем самым, что «над Россией простер совиные крыла». Пришли в журнал и молодые, только что окончившие МГИМО ребята. Из молодых помню рассказы о Томасе Колесниченко и Сейфуль-Мулюкове149.

Ну и, конечно, самым необычным персонажем оставался Дональд Маклэйн, английский аристократ.

Многие из сотрудников, видимо, мечтали о хорошем, прогрессивном, как тогда говорили, журнале. Но верх взяли другие тенденции. И журнал постепенно превращался в официоз МИДа, а потом его главным редактором и вовсе стал Громыко, министр иностранных дел, один из будущих «старых джентльменов», как их впоследствии называл Маклэйн.

Д.Е. перешел из «Международной жизни» в ИМЭМО, с которым не терял связи еще со времен академика Варги, возглавлявшего ранее похожий научный институт150.

На самом деле я была рада тому, что Д.Е. сменил работу. И потому, что не разделяла его иллюзий по поводу журнала. И, не скрою, по чисто личным мотивам тоже. У мужа в журнале начался роман с одной из сотрудниц, что принесло мне немало страданий. В особенности из-за того, что я считала: со мной» того не может случиться никогда, то есть я не из тех женщин, которым могут изменять. Оказалось, из тех!

Но здесь не об этом речь. Я и так все время отвлекаюсь. Вместе с Меламидом в ИМЭМО ушел и Маклэйн — Фрейзер. Из книги Петра Черкасова об ИМЭМО узнала, что это было для него не таким уж простым делом. Тогдашний директор Института Арзуманян151 обратился к президенту Академии наук А.Н. Несмеянову, который в свою очередь попросил разрешения на переход Дональда в институт у международного отдела ЦК и «одобрительную визу» у КГБ…

Таким образом, Маклэйн — Фрейзер снова, как хотел, оказался вместе с Ме-ламидом, и тут-то я с ним и с его семьей познакомилась ближе. Но прежде чем рассказывать о совместных застольях у Дональда и его жены Мелинды, процитирую кусок из автобиографии Маклэйна, написанной им в 1972 году:

«Родился 25 мая 1913 года в Лондоне, Англия. Отец, шотландского происхождения, был юристом и политическим деятелем от партии либералов. Он занимал пост министра просвещения Англии в 1931–1932 годах. Умер в 1932 году. Мать умерла в 1964 году в Англии. Старший брат погиб на войне в 1942 году. Второй брат умер в Новой Зеландии в 1970 году, сестра и младший брат живут в Англии.

Я учился в платной средней школе-интернате Итона в 1920–1931 годах и в Кембриджском университете в 1931–1933 годах. Вступил в Коммунистическую партию Великобритании студентом в 1932 году. Учился в Лондонском университете в 1933–1934 годах. По образованию — специалист по Франции и Германии. В 1934 году вступил в английскую дипломатическую службу, в которой служил до 1951 года, служил заведующим отделом США МИД Англии. С 1948 года имел ранг советника. Приехал в СССР в 1951 году. Жена и дети — в 1953 году. По просьбе компетентных инстанций принял фамилию Фрейзер, имя Марк Петрович».

Боже мой! Как Дональд обеднил свою биографию, вернее ту ее часть, которую он прожил в Англии.

Отец его был не просто «политическим деятелем», он был видным английским политиком, так же как и дед. Итон, который Дональд назвал «средней школой-интернатом», известен как самое привилегированное учебное заведение, которое только существует в мире. Лишь дети английских аристократов, фамилии которых являются синонимом респектабельности и безупречности, имели доступ в Итон.

А английские университеты!

Каждый, кто хоть несколько дней пробыл в прославленном Кембридже или Оксфорде, никогда их не забудет. Не забудет ни зданий старинных колледжей с их особой кладкой, ни старого плюща, ни древних мостовых, стертых подошвами десятков студенческих поколений. Не забудет замечательные традиции парадных обедов, где профессора в мантиях и учащиеся сидят за длинными столами при свечах в одном зале…

И уж совсем убого звучат слова автобиографии о