Победитель - Андрей Волос

Они вошли внутрь.

Одна из люминесцентных ламп моргала и щелкала в ритме какой-то безумной морзянки.

Здесь тоже были кафельные полы. И кафельные стены.

За столом у низкого окна, сплошь замазанного известкой, сидел пожилой человек в белом не очень чистом халате, в такой же белой шапке и клеенчатом фартуке.

Когда они вошли, он встал.

В помещении стояли одиннадцать солдатских носилок. Убитые были накрыты простынями.

Кадровик остановился у первых носилок, деловито раскрыл папку, достал карандаш.

Служитель откинул простыню. Плетнев увидел мертвое лицо Князева. Через секунду отвел взгляд.

— Так, — тяжелым глухим голосом сказал Симонов. — Полковник Князев… Григорий Трофимович.

Служитель закрыл лицо Князева простыней и перешел к следующим носилкам.

Кадровик проборматывал то, что писал. И было слышно, как карандаш шуршит по бумаге.

— Князев… Трофимович… Дальше.

Служитель откинул простыню с бескровного лица.

Это был Раздоров.

— Эх, елки-палки! Ну что ж ты будешь делать, а!.. — пробормотал Симонов. — Раздоров. Капитан Раздоров. Владимир Варфоломеевич.

— Раздоров… Вар-фо-ло-ме-евич… — Кадровик покачал головой: мол, надо же, какие еще имена попадаются! — Так. Дальше.

Тело в грязном белом халате, обильно пропитанном почернелой кровью. Лицо Николая Петровича разгладилось.

— Врач, — констатировал Симонов. — Надо у посольских спросить.

Плетнев сглотнул комок.

— Не надо. Я знаю. Это полковник Кузнецов. Николай Петрович Кузнецов.

— Точно? — подозрительно взглянув, спросил кадровик.

Плетнев отвернулся.

На четвертых носилках лежал Зубов. Его лицо, прежде всегда смеющееся и розовое, было искажено гримасой боли и залито бледной синевой — как будто неумелым гримом.

— Зубов…

— Да, Зубов, — ровно сказал Ромашов. — Константин Алексеевич Зубов. Капитан.

Кадровик записал, по-прежнему приборматывая себе под нос.

Они перешли дальше.

Служитель откинул простыню.

Плетнев всего ожидал. Но только не этого!

— Серега!.. — нечаянно сказал он.

Сделал два гулких шага, опустился на колени.

Коснулся плеча.

Ромашов тяжело вздохнул.

— Лейтенант Астафьев. Сергей Васильевич…

Кадровик строчил карандашом по бумаге.

— Жалко парня, — сказал служитель, набрасывая простыню на Сережино лицо. — Рикошет. Плашмя в висок. Пуля-дура, как говорится…

Носилки Астафьева загораживали проход к следующим, и он, наклонившись, с кряхтением их подвинул.

Голова Астафьева под простыней чуть заметно качнулась.

— Осторожней же! — сказал Плетнев.

Служитель распрямился и посмотрел на него.

— Вы, товарищ военный, не знаю вашего чина-звания, — сказал он со вздохом. — Вы бы лучше о живых беспокоились. А о мертвых-то уж что… Мы к ним со всем уважением.

* * *

Они снова шли по коридору, где раненые сидели на кушетках и лежали на носилках. Две медсестры были заняты их раздеванием и осмотром. В углу высилась гора грязной окровавленной одежды.

На одной из каталок лежал Большаков. Медсестра расстегнула куртку и теперь разрезала рукав.

Ромашов протянул руку и тронул его.

— Олег!

— Не надо! — шепотом крикнула медсестра. — Он без сознания!

Она уже осторожно снимала куртку, когда с другой стороны коридора появился Иван Иванович.

Из внутреннего кармана куртки на каталку вывалилась толстая пачка афганских денег. Медсестра безразлично сдвинула ее в сторону, чтобы не мешала.

Дверь операционной открылась, и оттуда торопливо вышла Вера — в свежем хирургическом халате, кое-где уже запачканном кровью, и в белой шапочке.

— Это что такое?! — спросил Иван Иванович. Он прошагал к каталке, схватил деньги и начал трясти Большакова за плечо. — Товарищ боец! Товарищ боец!

Вера попыталась его оттолкнуть.

— Вы что? У него тяжелое ранение! Давай в операционную! — приказала она сестре.

— Руки убери!

— Что?! — Иван Иванович перевел взгляд белых от злобы глаз на Плетнева.

— Ты успокоишься, нет?! — негромко спросил Ромашов. — Ты не видишь, человек без сознания!

Плетнев сделал короткий шаг, прикидывая, куда его отправить, чтобы не нанести вреда раненым.

— Стой! — Ромашов быстро заступил ему дорогу. — Это наши деньги, товарищ полковник! Я вчера в посольстве получил! Суточные на всю группу. Что непонятного?!

— Выгораживаешь своих? — понимающе кивнул Иван Иванович. — Я еще во дворце видел, как они по карманам шарили! Вы за это ответите! И вообще, что вы здесь делаете?!

— По делам приехали, — ответил майор.

— По делам?!

Иван Иванович секунду смотрел на Ромашова в упор, потом молча потряс кулаком, резко повернулся и быстрым шагом направился к выходу.

Медсестра бросила одежду Большакова в общую кучу.

Плетнев шагнул к Вере.

— Понимаешь, — сказал он. — Я…

Что дальше? Что сказать? Он не знал. Слова потеряли всякий смысл. Что можно изменить словами?

— Ты прости, что так вышло, — выговорил он. Конечно, лучше всего было повернуться и уйти, уйти молча. — Понимаешь, это случайно ведь!..

Она отстраненно смотрела на него, машинально кивая.

— Да, да… я понимаю. — И снова обратилась к медсестре: — Ко второму столу.

Медсестра покатила каталку к дверям операционной.

От входа послышались какие-то невнятные крики.

Три солдата-таджика и сержант-узбек с топотом бежали по коридору. Они несли носилки. На них лежал Шукуров. Он стонал, глаза были закрыты. Развороченное правое бедро было схвачено жгутом чуть выше белизны проглядывающей кости.

— Куда его? — крикнул сержант. — Скорей! Умирает!

— Ставьте сюда! — Вера махнула рукой. — Быстро на каталку! Помоги!

Солдаты поставили носилки, Плетнев помог переложить.

— Рустам! — позвал он.

Рустам открыл глаза и заговорил, глотая слова:

— Саня, блин! Вы только уехали, там такое месилово!.. Роту десантников нам на помощь!..

Медсестра торопливо орудовала ножницами, разрезая мокрую от крови штанину. Вера взяла его за руку, обеспокоенно заглянула в лицо.