Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945 - Джеральд Рейтлингер

1943 г. не изменил своего образа мыслей. В вещании на «другую сторону» все было разрешено, и все эти шутовские номера, которые будут исполнены в Испанском зале дворца Градчаны, были предназначены для советского потребления — прежде всего и вообще. Даже если бы в ноябре 1944 г. был хотя бы малейший шанс победы над Советским Союзом, Гитлеру КОНР не был бы нужен. Почему Гитлер настаивал бы на сохранении всей структуры бесполезного и дорогостоящего восточного министерства в целости и сохранности, если бы оно не было предназначено для восстановления германского гражданского управления на территориях, которые могли бы быть отвоеваны? Штрик-Штрикфельд, который отказался от повышения в звании из капитанов в полковники, потому что надо было вступить в СС, и который поэтому был вынужден расстаться с Власовым после двадцати семи месяцев привязанности, предупреждал Власова об истинной ситуации за два дня до Пражского совещания. Власов ответил, что теперь не может отступить и предать так много людей, которые возложили на него свои надежды. В свете истории для коллаборационистов «двенадцатого часа» было бы лучше, если бы Власов бросил их в ноябре 1944 г., а не в апреле 1945 г. Но кто может увидеть нынешние события такими, какими их увидит история в будущем?

Наилучшим свидетельством значительно замаскированной сути Пражского совещания и манифеста 14 ноября было отсутствие министров Гитлера. Поначалу Гиммлер намеревался пригласить статс-секретарей министерств пропаганды, внутренних дел и труда, а также представителей министерства иностранных дел и вермахта. И возможно, после беседы 16 сентября Власов рассчитывал на присутствие Гиммлера. Но Гиммлер удовлетворился поздравительной телеграммой, и был представлен только МИД. Были планы рассматривать КОНР как суверенное правительство, послав для участия статс-секретаря Риббентропа Штейнграхта фон Мойланда. Но от этого плана отказались, и МИД был представлен двумя второразрядными советниками, причем оба были специалистами по советскому коллаборационизму. Это были Вернер Лоренц, на самом деле служивший в СС, и бывший начальник управления по переселению, RUSHA, а также бывший советник при московском посольстве Германии Густав Хильгер, который посещал Власова в Виннице в августе 1942 г. Еще более заметным изменением стал отказ Кальтенбруннера разрешить делегатам от восточных рабочих и военнопленных путешествовать в ранге свободных людей. Согласно заявлению другого чиновника службы безопасности, Фридриха Бухардта, который был специалистом по закулисным сделкам, это была работа Розенберга. Фон дер Мильве из восточного министерства дошел до того, что заявил, что «Розенберг открыл Гитлеру глаза».

Следует отметить, что жалкий тон протестов Розенберга перед Ламмерсом и Гитлером был преувеличен. Гитлер его не увидит — не видел с ноября 1943 г., — но Розенберг знал, что если это дело довести до сведения Гитлера, то баланс колеблющегося мнения диктатора может быть нарушен в сторону сепаратизма, а не в сторону Власова. Кроме того, у Розенберга была поддержка Кестринга в вермахте, Тауберта в министерстве Геббельса, Бергера и Арльта в собственном учреждении Гиммлера. В этом жутком «Кремле на Принц-Альбрехт-штрассе» Кальтенбруннер уже не мог быть столь заносчив, и в октябре он нанес Розенбергу личный визит в его офис, переехавший в Михельсдорф. Кальтенбруннер выслушал многословные предупреждения Розенберга о возрождающемся русском империализме в высокомерном молчании. Но после встречи Розенберг получил наконец стимул на риск прямой атаки на Гиммлера. Он предложил послать меморандум Гитлеру с жалобой, что СС превысила свои инструкции. Гиммлер испугался и отменил первоначальные приглашения, в то время как Розенбергу, этому живому символу колониальной оккупации, было наконец разрешено послать представителя в Прагу в лице вездесущего Брайтигама.

Вступительное заседание КОНР 14 ноября 1944 г. было хорошо подготовлено. Специальный поезд доставил 500 делегатов из Берлина, из которых 49 были председателями комитетов, в то время как многие были восточными рабочими, которых гестапо вытащило из трудовых лагерей и снабдило комплектом одежды. Этим задавленным жизнью людям, у которых не было никаких гражданских прав, был навязан фиктивный комитет с председателями Горденко и Янушевской. Русские генералы-пропагандисты из Дабендорфа и Кибитцвега были здесь, конечно, представлены полностью, так же как и ведущие члены НТС — те же самые люди, которые совсем недавно мучились в Заксенхаузене по подозрению в переговорах с союзниками. Казаки были представлены генералами Балабиным и Туркулом, и были еще многочисленные комитеты от национальных меньшинств, которые выступали в пользу федерализма под началом Власова, включая, как предполагалось, калмыков. Но комитеты, выступавшие от Прибалтийских республик, Белоруссии, народов Кавказа, делегаций не прислали.

Как документ манифест КОНР интересен только как демонстрация немецкого камуфляжа. В нем приветствовалась германская военная помощь, и он обещал почетный мир с Германией, но в том, что касалось политики, не было никакого упоминания о чем-либо, что пахло бы Гитлером или национал-социализмом. И тем не менее этот документ надо было отправить Гитлеру. «Любопытная вещь, — говорил Шерлок Холмс, — это поведение собаки в ночное время». И Ватсон отвечал, что собака в ночное время ничего не делает. Если бы тут был хотя бы самый отдаленный шанс, что эта безобидная программа будет выполнена КОНР хотя бы на нескольких сотнях квадратных километров Советского Союза, то Гитлер аннулировал бы манифест. Но шансов на выполнение не было, и единственная цель в придании манифесту гласности была в том, чтобы убедить антикоммунистов мира, что Власов не действует по принуждению. По этой причине Власову было разрешено выдвигать идею правительства, которое в западных странах Гитлер осуждал бы как «декадентское, капиталистическое и порожденное средним классом». Гиммлер настоял на преамбуле, в которой содержалась атака на «державы империализма, возглавляемые плутократами (то есть финансовыми магнатами, в основном евреями) Англии и США». Это не изменило того факта, что власовские четырнадцать пунктов — снова символизм 1918 г. — были сознательной попыткой оформить свои демократические верительные грамоты для западных держав. И собака не залаяла.

После полудня во дворце Чернина был устроен прием в русском стиле. (Представитель фамилии хозяев дворца, граф Оттокар Чернин (1872–1932), австро-венгерский дипломат, в феврале 1916 — апреле 1918 г. был министром иностранных дел Австро-Венгрии. Был инициатором окончившихся неудачей сепаратных переговоров Австро-Венгрии с Антантой (вот почему так спешили Ленин и Троцкий с «пролетарской» революцией!). На переговорах с большевистским правительством в Брест-Литовске в 1917–1918 гг. возглавлял делегацию Австро-Венгрии. Оставил подробные и точные описания-характеристики большевистских переговорщиков — Иоффе и Бронштейна (Троцкого). — Ред.) Прием затянулся далеко за полночь. Хозяину этой «пляски смерти» Карлу Франку в будущем была суждена петля палача, как и его главному гостю. Но Власов на этот раз был лишен своей обычной мрачности. Он пообещал Херре, что в грядущие добрые времена тот станет военным атташе в Москве. И спел несколько казачьих песен с Эрнстом Кестрингом. В Берлине эта пантомима повторилась в