Ужас в музее - Говард Филлипс Лавкрафт

Теоретически узник зеркала мог буквально в считаные секунды оказаться в любом месте нашей планеты, которое было когда-либо отражено поверхностью старинного стекла. Это, вероятно, было справедливо даже для земных сцен, отражавшихся в зеркале недостаточно долго, чтобы отчетливо запечатлеться в его памяти, — эти сцены были представлены в виде сочетаний расплывчатых, сильно затененных контуров. Что же касается пространства за пределами декораций, то оно было заполнено уходящей в бесконечность серой пеленой, о которой Роберт не мог сообщить мне ничего определенного, поскольку он не отваживался углубляться в эту неведомую, лишенную зрительных образов зазеркальную пустыню.

Еще из первых наших бесед мне удалось выяснить, что в заточении он находится не один. Позже я увидел его компаньонов. Все они были облачены в одежды примерно двухсотлетней давности и представляли собой довольно разношерстную публику: дородный господин средних лет в парике с косичкой — он носил бархатные бриджи и говорил по-английски с сильным скандинавским акцентом, хотя и достаточно бегло; красивая девочка лет восьми — десяти с очень светлыми волосами, которые здесь, естественно, казались иссиня-черными; двое негров, по всей вероятности, немых — черты их лиц являли совершенно дикий контраст с неестественной бледностью их кожного покрова. Были здесь также три молодых человека, одна молодая женщина, совсем еще маленькое дитя — почти младенец — и, наконец, пожилой худощавый датчанин с умным и в то же время каким-то недобрым выражением лица.

Звали этого датчанина Алекс Хольм; в полном соответствии с модой двухсотлетней давности он носил короткие сатиновые штаны в обтяжку, широкополый сюртук и пудреный завитой парик. На его личности стоит остановиться подробнее, ибо не кто иной, как Алекс Хольм, став некогда искусным стеклодувом и тогда же получив глубокие познания в области магии, изобрел эту странную многомерную тюрьму, где были сейчас заключены те, кого он завлек силой либо обманом и обрек находиться там в неизменном виде все время, пока существует зеркало.

Хольм родился в начале семнадцатого века и уже в молодости добился больших успехов в освоении ремесла стеклодува и формовщика. Учился он в Копенгагене, там же и остался работать. Его изделия из стекла, в особенности большие зеркала для гостиных, пользовались хорошим спросом и прославили его по всей Европе. Однако он не удовлетворился одним лишь материальным процветанием. Пытливо изучая законы окружающего мира, он достиг на этом поприще высот, с коих достижения тогдашней науки казались просто ничтожными.

Он стремился обрести бессмертие, и волшебное зеркало должно было помочь ему в этом намерении. Для того далекого времени, более чем за два века до Эйнштейна с его теорией относительности, проводимые Хольмом исследования четвертого измерения являлись чудом изобретательности. Их результаты убедили его, что смерть как биологический процесс принципиально невозможна в зазеркальном мире и, следовательно, физическое вхождение в эту скрытую от простых смертных фазу пространства может означать для вошедшего подлинное бессмертие. Хольм пришел к выводу, что благодаря явлению оптического отражения можно получить универсальный вход во все измерения пространства помимо наших обычных трех; и случай вложил в его руки маленький кусочек старинного стекла, тайные свойства которого Хольм надеялся обратить себе на пользу. По его мнению, жизнь в зазеркалье (а под жизнью он понимал сознательное физическое существование индивидов) могла продолжаться практически бесконечно, при условии что поверхность зеркального стекла всегда оставалась бы неповрежденной.

Специально для этой цели Хольм изготовил зеркало, превосходящее по своему качеству все предыдущие его изделия, — такое произведение искусства должно было иметь немалую художественную ценность, что гарантировало бы его сохранность в течение многих столетий. В это свое зеркало Хольм искусно встроил тот самый кусочек странного реликтового стекла с завихряющимися линиями, который волею случая оказался у него в руках. Подготовив таким образом убежище для себя и ловушку для других, он приступил к осуществлению пробных вхождений в созданную им четырехмерную обитель. Первыми ее жителями стали двое привезенных из Вест-Индии негров-рабов, которые по воле своего хозяина вошли в зазеркалье, чтобы навсегда остаться там. Можно только догадываться, что он почувствовал, наяву увидев практические результаты своих теоретических изысканий.

Разумеется, он не мог не понимать, что его отсутствие в нормальном мире, по длительности своей значительно превышающее естественную продолжительность обычной человеческой жизни, должно повлечь за собой мгновенное обращение в прах его телесной оболочки при первой же попытке возвратиться в этот мир. В связи с этим, разумеется, он изначально надеялся на то, что зеркало останется навечно целым и неизменным — так же как и он сам, и его будущие пленники, которые должны были навсегда оставаться в том же состоянии, в каком они угодили в это зеркало. Им не должна была грозить смерть от старости, а равным образом и гибель от голода и жажды — в зазеркалье они могли свободно обходиться без пищи и воды.

Чтобы как-то скрасить зазеркальное существование, он переправил туда кое-какие книги и письменные принадлежности, а также добротную мебель и другие предметы привычной ему обстановки. Образы поглощенных или отраженных предметов должны были быть неосязаемыми и просто составлять фон этого фантастического мира, в который он вошел собственной персоной в 1687 году. Переход был столь же мгновенным, сколь и болезненным; более чем вероятно, что, оказавшись по ту сторону зеркала, он ощутил чувство триумфа вперемешку с ужасом — ибо если бы в его планы вмешалось что-то непредвиденное, он мог бесследно исчезнуть в темных и непостижимых многомерных мирах.

Первые пятьдесят лет он довольствовался обществом своих невольников, но затем, в совершенстве овладев методом телепатической визуализации прилегавших к отражающей поверхности зеркала сегментов внешнего мира, он сумел постепенно завлечь в свое четырехмерное пристанище нескольких оказавшихся рядом с зеркалом людей — завлечь сквозь тот же самый вход, сквозь который он проник сюда полвека тому назад и который представлял собой таинственный кусочек стекла с движущимися в нем вихревыми линиями. Именно таким образом несчастный Роберт, обуреваемый непонятным желанием нажать пальцем на эту «дверь», был втянут внутрь. Обнаружение потенциальных жертв строилось у Хольма на чистейшей телепатии, поскольку — это я узнал от Роберта — никто из обитателей зазеркалья не мог видеть того, что происходило за его пределами.

Странной была жизнь, которую вели внутри зеркала Хольм и его окружение. Так как в течение последних ста лет зеркало стояло обращенным к пыльной каменной стене сарая, где я и раскопал его, Роберт оказался первым, кто попался на удочку коварного датчанина после более чем векового интервала. Разумеется, его появление здесь было весьма заметным событием — помимо того, что мальчик был новым человеком в обществе пленников зазеркалья, он еще и принес новости о мире людей, который по сравнению с тем миром, откуда попали сюда его слушатели, изменился настолько, что это вызвало у них едва ли не самый настоящий шок. В свою очередь, и Роберту было не по себе от общения с людьми, что появились на свет полтора-два столетия тому назад.