Силы и престолы. Новая история Средних веков - Дэн Джонс

только к сооружению замков, но и к самым разным видам монументального зодчества. Многие Плантагенеты активно интересовались различными способами прославления королевской власти и нанимали для этого выдающихся зодчих мирового класса (именно поэтому внутри английских соборов нередко можно найти королевские усыпальницы).

Несомненно, короли проявляли большой интерес и к Линкольнскому собору. По замыслу епископа Хью, в середине восстановленного собора должна была появиться высокая башня, увенчанная шпилем. Увы, в первые десятилетия строительства с конструкцией башни возникли сложности, и в 1237 г. она рухнула под собственной тяжестью. Ее восстановление началось в 1250-х гг. по приказу короля Генриха III, увлекавшегося архитектурой намного больше всех остальных королей из своей династии, за исключением разве что Генриха VI, который в XV в. основал величественные готические часовни в Итонском колледже и Королевском колледже в Кембридже. В начале XIV в. Линкольнскую башню расширили и сделали еще выше. После окончания работ в 1311 г. ее деревянный шпиль, обшитый свинцом, имел высоту 160 метров. Он был примерно на 11 метров выше, чем великая пирамида Хеопса в Гизе, которая почти 4000 лет оставалась самым высоким рукотворным сооружением на земле. Линкольнский собор держал рекорд до тех пор, пока в 1548 г. шпиль не сломался во время бури[825].

Со временем Линкольнский собор стал не только чудом света, но и официальным местом хранения королевских и святых реликвий. Ранней зимой 1290 г. любимая супруга Эдуарда I Элеонора Кастильская умерла в деревне Харби в Ноттингемшире, всего в 30 милях от Линкольна. Как мы видели, Элеонора обладала безупречным чувством долга – чтобы оказать услугу короне, она даже согласилась родить на строительной площадке замка Карнарвон. Глубоко потрясенный ее смертью, Эдуард I решил с огромными почестями отправить ее останки в Лондон, к месту захоронения. В первую ночь пути тело королевы было доставлено в монастырь недалеко от городских стен Линкольна, где ей удалили внутренности, чтобы замедлить процесс разложения. 3 декабря внутренности были захоронены в соборе, а позднее им отвели красивую гробницу возле усыпальницы святого Хью[826]. В городе соорудили первый из двенадцати Крестов Элеоноры – богато украшенных резьбой каменных столпов, занимающих видное место на городских площадях и отмечающих тот факт, что в городе покоится часть останков королевы. Вдохновение для этого сложного и необычного мемориала, вероятно, пришло из Франции, где за двадцать лет до этого вдоль всего пути следования похоронной процессии короля Людовика IX (того самого, который распорядился построить Сент-Шапель в Париже для тернового венца Христа) были установлены памятники-montjoies[827]. Над Крестами Элеоноры работала команда лучших в Англии каменщиков и архитекторов того времени: Джон из Баттла, Майкл Кентерберийский и Александр из Абингдона. Большинство крестов к настоящему времени разрушены или утеряны, но все они когда-то были самостоятельными готическими шедеврами. Приказавший поставить их король, как все великие средневековые правители, понимал, что наследие не может строиться только на крови – его следует утвердить и увековечить в камне.

Как мы видели, Эдуард I был в первую очередь строителем замков и только потом соборов, но он обеспечил себе место в выдающейся истории Линкольнского собора. Этот храм, в свою очередь, по праву занял видное место в захватывающей истории средневековой готики. Войти в древние двери в западной части собора тихим днем в XXI в. и медленно двигаться по невообразимо длинному нефу к Ангельским хорам у дальнего восточного края, любуясь бесконечным богатством украшений и скульптур, которые поднимаются так высоко, что невольно задаешься вопросом, многие ли видели их с тех пор, как создавшие их средневековые каменщики спустились со строительных лесов около 750 лет назад, – одно из самых волнующих переживаний в жизни, живо свидетельствующее о непреходящей власти готической эпохи в истории западной архитектуры[828].

Прежде чем мы покинем царство средневековых зодчих, нам остается рассмотреть еще один, последний случай из города, который лишь слегка затронула французско-готическая мания бесконечных витражей и сводов, почти касающихся облаков. Пришло время отправиться во Флоренцию, где на рубеже XIV в. вырос собственный великий собор – отражение города, бесконечно гордящегося своим богатством и славой, но выбравшего для их демонстрации нечто отличное от арок и шпилей, повсеместно распространенных к северу от Альп.

От шпилей к куполам

В начале 1290-х гг., примерно в то время, когда английский король Эдуард I строил свои последние валлийские замки, итальянский художник и скульптор Арнольфо ди Камбио работал в Риме над гробницей. Она находилась в старой базилике Святого Петра и предназначалась для папы Бонифация VIII (восставшего против французского короля Филиппа IV и получившего пощечину в Ананьи)[829]. В то время Бонифаций был еще жив, но, как всякий уважающий себя высокопоставленный священнослужитель и вельможа, лично наблюдал за строительством своей усыпальницы, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все сделают согласно его желанию. Ранее Арнольфо создал для могущественного французского кардинала Гильома де Брея прекрасную гробницу в большой церкви в соседнем городе Орвието. До этого он служил придворным скульптором Карла Анжуйского, брата Людовика IX и короля Неаполя и Сицилии (ум. 1285) и изваял сверхъестественно реалистичную статую короля, сидящего на троне в тоге римского сенатора. Другими словами, он был не понаслышке знаком с французскими стилями и взглядами и мог претендовать на звание первого зодчего Италии. Несомненно, усыпальница папы не должна была вызвать у него никаких затруднений. Однако честолюбие Арнольфо не ограничивалось статуями и надгробиями. Около 1293 г. он получил шанс удовлетворить его. Жители Флоренции хотели построить новый собор и попросили Арнольфо прийти и сделать это для них.

До этого Арнольфо уже работал в Орвието над проектом большой романской базилики, строительство которой началось около 1290 г. Однако Флоренция открывала ему гораздо больше возможностей. В городе проживало около 45 000 человек (что делало его крупнее Лондона), а власть принадлежала олигархическому правительству, в котором господствовали богатые купеческие семьи. Как многие другие итальянские города, Флоренция в XIII в. стала ареной ожесточенных междоусобиц, сначала между гвельфами и гибеллинами (папской фракцией и имперской фракцией сторонников Гогенштауфенов), а затем между партиями Черных и Белых[830]. Политические трения нередко выливались в беспорядки, драки, убийства, перевороты, мелкие революции и масштабные войны, но они не мешали флорентийцам гордиться своим городом и никак не влияли на их способность зарабатывать деньги. Возможно, по ночам улицы Флоренции были не самым безопасным местом, но они были чистыми и благоустроенными, бизнес в городе процветал, а честолюбивые торговцы и банкиры получали огромные прибыли со всего мира[831]. Во Флоренции и раньше работали местные и приезжие выдающиеся художники, писатели и зодчие, в том числе живописец Чимабуэ и его протеже Джотто, поэт Данте Алигьери и художник-визионер Коппо ди Марковальдо. Флорентийцы хорошо понимали роль зодчества как средства выражения политического могущества: одним из любимых