Спичка - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Ну, ты уже придумал? — задыхаясь, спросила она наконец.

— Еще пару минут, — ответил он, перенося свою руку с ладони на более чувствительную кожу предплечья.

Она закрыла глаза. Губы приоткрылись. Что он с ней делает? Поглаживание предплечья длилось целую вечность, потом его рот опять коснулся ее губ в очередном сладостном поцелуе. Как хорошо, подумала она. Наконец-то они вернулись к настоящему делу.

Он поцеловал основание ее шеи, и она застонала. Его пальцы поиграли с верхней пуговкой на ее блузке. Казалось, прошло несколько лет, прежде чем он расстегнул ее и поцеловал открывшийся участок кожи, потом расстегнул следующую пуговицу. Пуговица — поцелуй, еще пуговица — опять поцелуй.

Вздымавшаяся над зубчатым кружевом бюстгальтера часть груди начала покрываться розовым румянцем. Ну когда он доберется до лифчика? А до брюк?

Он остановился.

— Думаю, тост готов.

Она заскрежетала зубами. Если он не сосредоточится на том, что нужно делать, придется ей самой провозглашать тост! Он подал ей бокал с шампанским.

— За мою жену, за самую прекрасную женщину на свете! Я люблю тебя.

Получилось довольно мило — в самом деле очень мило, — но за то время, что ей пришлось дожидаться, можно было придумать что-нибудь и пооригинальнее. Она чокнулась с ним, залпом выпила шампанское, уронила бокал на ковер и бросилась ему в руки.

Он нежно отстранился и снял с нее блузку.

Ей хотелось торжествующе завопить. Готово! Наконец-то у него появилась здравая мысль. Наконец-то он вспомнил, что от него ожидают. А сейчас бюстгальтер. Не забыл бы про бюстгальтер!

Он не забыл. Его проворные пальцы расстегнули застежку так ловко, что она, казалось, растворилась в его руках. Сняв эту кружевную деталь, он уложил Пейджи на кровать.

А потом стал просто рассматривать ее. Она лежала на спине, а он изучал ее своими глазами. Ее соски под его взглядом, отвердели и набухли. Он наклонился вперед. Она закрыла глаза, ожидая, когда его рот согреет грудь, и почувствовала, как его губы располагаются… на изгибе плеча.

Она тихо всхлипнула от разочарования. Лежавшие вдоль тела руки сжались в кулаки, а он еще целую вечность играл ее плечом.

«Моя грудь! — хотелось закричать ей. — Отведай мою грудь, мои хорошенькие сосочки».

Но этот олух, за которого она вышла замуж, открыл на внутренней стороне ее локтя на редкость чувствительный уголочек и присосался к нему.

— Твои брюки начинают мешать, — заметил он наконец.

— Да, — согласилась она. — Ну конечно.

И поспешила расстегнуть пояс и «молнию», но Янк опять отстранил ее. Он аккуратно стянул ее брюки и стал их складывать.

— Да какая разница, — сказала она. — Просто повесь на спинку стула.

— Они же помнутся, — ответил он, будто помять штаны значило совершить тяжкое преступление против природы. Встав и держа брюки за обшлага, он похлопал по складкам и начал выравнивать швы с такой геометрической точностью, при виде которой Евклид завопил бы от восторга.

Пейджи тоже хотелось завопить, но отнюдь не от восторга. Ну почему он никак не поймет, как трудно ей было возбудиться? И это возбуждение в любую секунду может исчезнуть. Так бывало всегда. Ему нужно поторопиться, пока подъем не пропал. Он что, не понимает?

По-видимому, он действительно не понимал. Ему зачем-то понадобилось отнести брюки к шкафу и повесить их туда. Да еще первая вешалка ему не подошла. Ему непременно подавай вешалку для брюк.

Пока он стоял, повернувшись к ней спиной, она сняла трусики и чуть приподняла колено, прижав подошву правой ноги к изгибу левой икры.

Когда он, повернувшись, увидал такое, у него глаза на лоб полезли. Решительно настроившись взять верх, она позволила своей руке томно упасть на край кровати и начала водить подошвой правой ноги вверх и вниз по икре. Янк подошел к кровати. Она прикусила нижнюю губу. Он резко отвернулся.

Пейджи быстро приподнялась на локте:

— Ты куда собрался?

Подойдя к одному из столов, Янк включил еще одну лампу.

— Здесь плохо видно, — пояснил он. — Я люблю видеть то, что делаю.

Затем вернулся к изножью кровати. Поглаживая руками ее икры, он нежно развел ее колени.

У Пейджи пересохло во рту. Она посмотрела на него.

Его руки поднялись к рубашке. Но вместо того чтобы снять ее, он принялся медленно закатывать рукава.

Пейджи внимательно наблюдала за лицом Янка. Она впервые заметила удовольствие, промелькнувшее в уголках его губ.

— Ты нарочно так делаешь, — выдохнула она.

— Полагаю, — ответил он, — никто никогда еще не потратил на тебя достаточно времени.

Этой ночью Пейджи пережила тысячу счастливых жизней. Янк был научен терпению и верил в силу кропотливого мастерства. Он любил выдвигать гипотезы и проверять их на деле. Например, если здесь использовать язык, а там руку…

Он был инженером, абсолютным гением, когда дело касалось работы с небольшими деталями. И каждую из ее маленьких деталей он подвергал строгой инспекции, и после его искусного манипулирования они взрывались.

Кто бы мог подумать, что ему придется даже глушить ртом ее крики? Кто бы мог вообразить, что этот рассеянный гений сможет наконец принести ей удовлетворение, ускользавшее от нее всю жизнь?

Когда он наконец присоединился к ней, глаза его остекленели, а дыхание сделалось таким же тяжелым, как и у нее. Она была уже не в состоянии рассуждать здраво, но смутно понимала, чего стоило ему это терпение, и любила за это еще сильнее.

Даже приготовившись войти в нее, он был осторожен. Он был ее мужем, ее любовником. Но прежде всего он был изобретателем, инженером. А хорошие инженеры никогда насильно не стыкуют детали, если они разного размера.

— Так хорошо? — негромко спросил он.

— О да, да! — выдохнула она.

— Моя жена. Любовь моя.

Она вскрикнула от наслаждения и страсти, когда он вошел в нее. Он ртом заглушил ее крики, и они начали двигаться в такт, в гармоничном полете направляясь к месту идеального завершения.

Когда спустились сумерки, они, пресыщенные, лежали обнявшись.

— Почему ты тогда повел себя так, словно хотел, чтобы я пошла в постель с Митчем? — прошептала она.

— Потому что знал, что Митч не пойдет с тобой в постель.

— Пошел бы тоже, — негодующе сказала она. А потом рассмеялась. — Нет, похоже, не пошел бы. — Ее пальцы пощипывали его грудь. — Я думала, ты любишь Сюзанну.

Он погладил ее щеку.

— А я и вправду люблю. Точно так же, как и ты ее любишь.

Он не видел необходимости рассказывать ей, что не всегда было так. Было время, когда его очень сильно влекло к Сюзанне: она была совсем не такая, как те женщины, которых он знал.