На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

Защищать свое собственное желание и не укореняться в чужом, присваивая его себе – главное в создании собственной индивидуальности. Между тем, в детстве человек имеет тенденцию «делать все не так». Призвать к обратному, помочь ребенку обнаружить в себе и оберегать свое собственное желание – сверхзадача той превентивной работы, которую мы проводим в Мезон Верт постоянно; этому в нашей деятельности и отводится в основном все время. Когда ребенок теряет интерес к игрушке, он забрасывает ее – она ему больше не нужна, но стоит только кому-то ею заинтересоваться – она тут же становится ему необходима. Мы сделали так, чтобы в Мезон Верт было по нескольку экземпляров всех игрушек. И что же? Мишелю нужен грузовик Марселя. Рядом с ним другая машина, в точности такая же. С ней никто не играет. Она свободна. Но она Мишелю не нужна. Ему нужна та, что у Марселя. И тогда мы, ни в чем его не упрекая, начинаем беседу: «Понимаешь, ведь тебе нужен грузовик Марселя только потому, что на нем сидит верхом и едет Марсель… Ведь рядом с той машиной – другой грузовик, свободный. Ты можешь взять его, если хочешь грузовик. Или ты хочешь быть Марселем? Ты хочешь быть Марселем или играть с грузовиком? Если играть с грузовиком – вот он, а если быть Марселем, то ничего из этого не выйдет, потому что ты – это ты». И ребенок внимательно слушает, размышляет, что удивительно. Можно в это время еще сказать: «Если вы с Марселем познакомитесь, он, может быть, даст тебе свой грузовик».

Марсель слушает, что мы говорим. «Марселю нужен его грузовик, но, может быть, он не расстроится, если возьмет другой. Марсель, тебе все равно – тот это будет грузовик или другой?» Марсель смотрит на другой грузовик, и так как это было уже проговорено, свой грузовик оставляет и идет к другому. Но Мишелю… очень нужен именно тот грузовик, что взял Марсель. И тут становится ясно, что он хочет быть Марселем… Он хочет быть его старшим братом, если у него уже есть старший брат, и тут взрослому нужно сказать: «Видишь ли, когда я была маленькая – и папа тоже, – мы часто путали, хотим ли мы быть сами собой или другими… В этом всегда трудно разобраться, но только так и становишься человеком».

Один раз сказать, два, три… и ребенок уже понял, что самим собой быть лучше, чем другим. То же самое с ужином: ребенок просит мать дать ему поесть; заметим: одновременно с ним перекусить понадобилось и другому. Соответственно – есть уже надо именно то, что ест сосед. Тогда мать, обращаясь к соседу, говорит: «Я предложу ему твой ужин». А мы возражаем: «Почему вы захотели дать его ужин вашему ребенку, хотя только что вы об этом и не помышляли?» – «Но ему хочется». – «Но ужин нужен ему, потому что действительно необходим, или потому, что этот ужин понадобился другому?» – «Конечно, потому, что понадобился другому, – отвечает мама, – он должен ужинать через час, потому что ел не так давно». – «Тогда зачем вы ему предлагаете?» И мы обращаемся к ребенку: «Ты хочешь быть Полем, которого кормит мама?»…Он удивленно смотрит на нас… «Так ты хочешь быть Полем? Ты хочешь, чтобы у тебя была мама Поля? И папа Поля? Чтобы у тебя не было твоей мамы?»…Ну уж нет! Он бросается к маме и хватается за ее юбку. «Ты видишь, какое удовольствие доставляет твоей маме, как всякой маме, заботиться о своем ребенке, постоянно думать о нем. И если ты не хочешь менять свою маму, что ж, – ей известно, что твой желудок еще не пуст… Глаза у тебя завидущие, глазами ты бы все съел, но ты не голоден… иди играй». После таких бесед дети у нас едят, когда им положено… и они не поддаются желанию подражать друг другу. А мамы поняли, что не надо мгновенно выполнять любое желание ребенка, если оно необоснованно. Желание вместе пообедать и получить от этого удовольствие появится в другом возрасте. Во-первых, надо, чтобы появилась уверенность, что ты – это ты, и что этот «ты» находится в безопасности, где бы и когда бы он ни был, что он знает нужды твоего организма и не позволяет соблазнить себя ни чужому взгляду, ни чужим речам. Ребенку надо разъяснить на понятном ему языке, что на возникшую из соблазна физическую потребность он должен уметь взглянуть критически: он не должен поддаваться соблазну – ему необходимо иметь и защищать свои собственные желания и потребности.

Не является ли Мезон Верт зачатком Дома детства?

Если хотите – да. Мезон Верт просто первый этап, это время подготовки для обеих сторон, и постепенно наступает момент, когда и мать и ребенок готовы к расставанию, к признанию «вспомогательности» друг друга, а не к тотальной зависимости.

Дальнейшее зависит от поддержки общества, которое должно осознать эту необходимость. Сейчас Мезон Верт финансируется администрацией DDASS[205]. Но для нас это первый опыт – Мезон Верт объединяет психоаналитиков (только они в нем не консультируют) и обслуживающий персонал, присутствие которого позволяет освободить родителей от наблюдения за детьми и предоставить им возможность пообщаться друг с другом, и обеспечивает надзор за детьми и их безопасность (в бригаде трое – мужчина и две женщины). Дела административные поначалу были трудными.

Когда все начиналось (1979-й и начало 1980-го), президента нашего общества принимали в префектуре с такой агрессией и негативизмом, которых он не встречал даже у самого Брежнева, согласившегося однажды на аудиенцию. Представитель префектуры не мог простить себе, что в свое время согласился подписать с ним соглашение: «Эти „смешные” люди заманили нас в ловушку, а сами ничего не делают… Зачем социализировать детей до того, как им надо идти в школу?»

В префектуре мне заявили: «Надо, чтоб вы заново представили ходатайство о соглашении, а через 18 месяцев… вы не будете мало иметь, и с этими глупостями будет покончено». Это показывает, до какой степени все они там были раздражены. Иногда враждебность сменяло бюрократическое равнодушие. Но, с другой стороны, к нам приезжали со всей Франции, потому что о нас начали говорить матери, и Мезон Верт хотели создавать не только в Париже. Когда появлялись во Франции делегации воспитателей из зарубежных стран и спрашивали в министерстве народного образования или в министерстве здравоохранения, что делается в стране для самых маленьких, им отвечали: «Сходите в Мезон Верт. И увидите, что делается во Франции…»

Они приходили, и для них становились очевидны все наши трудности. Префектуру многое не устраивало в Мезон Верт. Чтобы сократить субсидию, чиновники делили число принимаемых нами детей на число взрослых и начиналась «торговля»: «У вас нет нужды быть открытыми с 14 до 19, потому что люди приходят главным образом с 16 до 19. Вот до 16.00 и не открывайтесь». – «А те, кто приходит раньше: не к четырем, а к двум часам дня?» – «Ну и что? Основная-то масса детей – между 16 и 13.30. С двух до четырех у вас – шестеро: трое мам и трое детей в течение часа, тогда как потом, за полтора (!) часа к вам приходит 27. Ну, что? Стоит открываться раньше на два часа во имя того, чтобы иметь 28 вместо 27?» Как будто уместно вести такие мелочные подсчеты, когда речь идет о живых людях! Если мамы с детьми приходят раньше, значит, они чувствуют себя комфортнее, когда меньше народа, когда просторнее.