Семь корон зверя - Алла Дымовская

Напрасно Янош тратил силы и красноречие, напрасно взывал к кодексу братства и вечной круговой поруке. Змей в некоем высшем, совершенном спокойствии ответствовал на его длинную, прочувствованную тираду, что хозяин принял худородного заморского щенка без согласия и совета, не спросив ни его, ни Быка, на свой страх и риск. Так почему же теперь они тоже в ответе за Омаровы безобразия? И по-своему хитрый и мудрый Змей был прав. Впрочем, он и сам не хотел бы расстаться с Яношем, старым своим хозяином Джемом, оттого и предоставил ему выбор. Голову щенка, и тогда Змей и Бык следуют за ним хоть на край света, или отныне их братству настал конец.

Приневоленный обстоятельствами, Янош, хочешь не хочешь, а должен был выбирать. И самое разумное решение, конечно же, состояло в том, чтобы пожертвовать головой зарвавшегося поганца и продолжить путь с верными братьями в мире и согласии. Но для Яноша дело обстояло вовсе не так просто. Будь «малыш» Омар обычным человеческим существом, то, какова бы ни оказалась привязанность к нему Яноша, последний без раздумий, пусть и с сожалением, собственноручно лишил бы Омара жизни. Но «малыш» Омар как раз и не был более человеческим существом, а причиной того, что Омар им не был, выходил именно он, Янош, в единоличном своем своеволии. Он даровал «малышу» благодать или проклятие, по обоюдному согласию их и желанию, но полноту ответственности все же несла дарящая сторона. Насколько низко нынешний Янош ценил короткую человеческую жизнь, настолько же священной и бесценной была для него жизнь собрата по крови. Железный закон, впечатанный в его сердце в далеком детстве, без которого нельзя выжить общине и без которого существовать подобный ему может лишь в одиночестве, страшном и замкнуто сиротливом. И как дальше следовать ему рука об руку с братьями, Драконом и Минотавром, такими же убийцами, как и он сам, и знать, что закона больше не существует? Он, Янош, позволил его попрать, и на пустом месте уже не сложатся новые правильные слова, а навечно пребудет только размазанная грязь, на которой каждый бездельник выведет любые буквы, а грязь и их засосет в себя с насмешкой неумолимого времени. И как знать, не исторгнется ли из той же грязи рука, которая поднимется и на самого Яноша, и может, то будет рука Ибрагима, а может, и верного Быка Хайдара?

Выходило, что убивать Омара ему было никак нельзя. Более того, Янош не мог позволить и братьям казнить «малыша». Бросить же спящего Омара на произвол судьбы и потихоньку сбежать прочь получалось вовсе решением неверным и опасным. Во-первых, им никак не удалось бы удрать далеко, новый Омар, выносливый и зоркий, все равно выследил и нагнал бы братьев в пути. А тогда неизвестно, как бы «малыш» поступил, возможно, что и попытался бы исподтишка отомстить, а это совсем уж было бы ни к чему. Еще хуже, если бы брошенный Омар выслеживать братьев не стал, а вознамерился бы в таком случае жить самостоятельно. Или, что совсем уж плохо, захотел бы завести собственное гнездо. Бешеный и необузданный, не знающий ни закона, ни осторожности, с полностью развязанными руками, такой Омар был на свободе попросту страшен. Он мог набрать первых попавшихся проходимцев в кровавую разбойничью банду, нарушив тем самым священное равновесие, предать тайну и привести здешний мир к хаосу, который все равно бы кончился резней и его собственным уничтожением, ибо никак не может братьев быть слишком много, а людских тварей слишком мало.

Значит, как ни крути, а Яношу предстоял дальний путь вдвоем с «малышом». О чем он и поведал той ночью Змею. Хотя Змей Ибрагим не очень и удивился, видимо, нечто подобное он и ожидал от своего бывшего господина. Как и было условлено, казну и припасы поделили честно пополам, и на рассвете Бык и Змей покинули стоянку, отправились в путь на восток. Больше о них Яношу не приходилось слышать. А «малыш», проснувшийся много позже, не только не расстроился из-за их отъезда, а совсем наоборот. И тут же начал строить планы о том, как здорово они теперь будут вместе с братом проводить время на большой дороге, Петербург еще очень далеко, а на пути есть замечательные поселения и одиноких путников хватает тоже. Тогда Янош окончательно понял, что вразумить «малыша» у него сейчас нет ни малейшей возможности и что, покуда тот не упьется досыта кровью и грабежами, ни о какой карьере в Северной столице не может идти и речи. И вообще лучше им до поры оставаться в этих полудиких горах, до тех времен, когда Омар войдет в разум и он, Янош, сможет надеть на младшего брата надежную узду.

Но будущему счастливому времени не суждено было прийти. Люди этих мест, рожденные с оружием в руках и надеявшиеся только на это оружие и своих коней, ничуть не уступали в своем неистовстве двум одиноким братьям, и их было много. К тому же склонные к мистицизму, вызванному духом их гор, они были готовы увидеть правду и загнать демонов обратно в ад. На их стороне оказались и монахи-грегорианцы, изгнанники, несшие свет Христовый в эти глухие, забытые Богом медвежьи углы, сами, по сути, такие же полудикие и суеверные воины. Охота была объявлена, но Омар отказывался слушать и понимать.

Жизнь братьев тем временем превратилась в кошмар. Слух о них уже прошел, и даже на ружейный выстрел они не смели подойти ни к одному поселению, такую выставили против них конную охрану. А по горам рыскали летучие отряды, с единым намерением выследить и убить, к тому же знавшие в родных своих краях каждую тропинку и расщелину. Надо было срочно уходить прочь, в долину Кубани, и далее на запад. Но ослабевшим братьям требовалась кровь, и Омар отважился на вылазку. В ту ночь он не вернулся назад. Когда Янош, собравшись с силами, выбрался из потайного укрытия на его поиски, то тут же попал в засаду. Его, как дикого зверя, поймали, набросив сверху толстую, надежно плетенную сеть, которую он, изголодавшийся, уже не смог разорвать. И когда увидел склоненные над собой бородатые, злобно-радостные лица, понял, что Омара уже нет в живых. Как он погиб, Янош так и не узнал, но, что его ожидает не лучшая участь, даже не сомневался. Один Бог ведает, почему ему не отсекли голову, а только ударили в сердце. Да еще так неловко. А может, наоборот. Тот, кто бил, знал, что делает. И сразу убивать не хотел. А отправил на веки вечные маяться в чистилище. Так Янош и попал в яму, каменную свою могилу, которая, если бы не глупая неосторожность какого-то олуха, стала бы наверняка вечным его приютом. Но видимо, у Господа имелись на него, Яноша, и какие-то свои, иные планы. И он еще увидел свет.

Ирена отерла рукой лоб, выдохнула: «Уф!» Словно камни грузила на баржу и вот только что положила последний на верхушку кучи.

– Ну хорошо. Только после пеняй на себя. Я тебя предупредила. Это не с гриппом на работу бегать. Это хуже, – сказала, затем выжидающе посмотрела на Аполлинария Игнатьевича.

– Нет, я же сказал. Только так, и никаких иных условий я не приму.

– Хорошо, хорошо, как скажешь. Хотя и жаль, что ты мне не доверяешь.

Ирене и впрямь сделалось обидно. В кои-то веки играла по-честному, и ни в одном ее слове не было двойного дна. И кто не верит? Курятников! Человек, с которым она собирается связать себя в буквальном смысле на веки вечные! Зато сколько людей и сколько раз удавалось ей заморочить совершеннейшим враньем, разве же это не утешение, мысленно успокоила себя мадам. Так что не беда, если один разок кто-то не принял на веру абсолютную, чистейшую правду. Может, на то она и правда, чтобы никто в нее, как в Господа Бога, до конца не верил. Иначе и жить скучно. Но все же от Курятникова она ожидала иного.