Хроники вечной жизни. Проклятый дар - Алекс Кейн

– Молись, сестрица, Господь поможет.

Ему было всего шестнадцать, но он, оставшись единственным мужчиной в семье, ощущал себя ответственным за мать и сестру.

– И то правда, – сказала Мария и встала, утирая слезы, – пора к обедне. Счастье еще, что в доме молельная комната есть, а то ведь и в церковь не пускают.

– Я сейчас, – Ксения метнулась к двери. – Четки в светелке забыла.

Из горницы было слышно, как она поднимается на второй этаж в свою комнату. И через минуту – как бежит обратно, крича на ходу:

– Идут, идут! Матушка, братец, идут!

Она вбежала в комнату и почти без сознания повалилась на руки Федору.

– Что ты? Кто там? – испуганно залепетала мать.

– Князь Василий Голицын, с ним Мосальский и еще двое, и стрельцы, – в ужасе пробормотала девушка. – Я из светелки в оконце увидела, как они на двор зашли.

И правда, в сенях раздались тяжелые шаги, вскоре в дверях горницы появились рослые мужчины во главе с князем Голицыным. Вошли и остановились в нерешительности. Потом сняли шапки и поклонились.

– Мир дому сему, – проговорил Василий и снова замялся.

Федор подвел сестру к стулу, осторожно посадил ее и ответил:

– И вам не хворать, бояре. С чем пожаловали?

Пришедшие молчали. Федор подошел к кадке, зачерпнул ковшом холодной воды и жадно сделал несколько глотков, выжидательно глядя на Голицына.

Тот вздохнул и повернулся к Марии:

– Разговор есть к тебе, царица…

– Что ж, говори, – кивнула Годунова, пытаясь унять дрожь в голосе.

– Пойдем к тебе в светлицу, там удобнее.

Мария встала, перекрестилась на иконы в красном углу и обреченно направилась к двери. Ей было боязно оставлять детей, но возражать она не смела. «Неизвестно, зачем они пришли, быть может, ничего плохого и не случится», – успокаивала она себя.

Двое из пришедших пошли вслед за Марией Григорьевной. Голицын, немного освоившись, обратился к Ксении:

– И ты, царевна, иди к себе, тебя проводят. А мы пока с Федором Борисовичем поболтаем.

Но девушка вдруг заупрямилась. Она вцепилась в рукав брата и отчаянно затрясла головой:

– Нет-нет, я с ним останусь. Я не пойду.

Верным женским сердцем она почуяла беду и теперь в отчаянии цеплялась за руку брата. Голицын нахмурился и настойчиво повторил:

– Иди, царевна, нечего тебе тут…

Вперед вышел дюжий боярин с бородой до пояса. Это был князь Василий Рубец-Мосальский, воевода Путивля, сдавший крепость Димитрию. Теперь он ходил в любимцах у царевича и выполнял все его поручения.

– Не упрямься, Ксения Борисовна, – произнес Мосальский и, взяв ее за локоть, потянул к двери.

Глаза бывшего царя сверкнули:

– Оставьте ее!

– Ну что ж, воля твоя, – зловеще прошипел князь.

Он подошел к кадушке, зачерпнул ковшом воды, высыпал в него какой-то порошок и, поболтав ковш в воздухе, протянул его юноше.

– Выпей, Федор Борисович.

Ксения смотрела на ковш глазами, полными ужаса. Она вцепилась в руку брата и крикнула:

– Нет-нет, не пей!

– Выпей по-хорошему, – настаивал Мосальский.

Годунов, сжав зубы, решительно покачал головой. В этот момент раздались шаги, и в горнице появились те двое, что недавно ушли с Марией Григорьевной. В ответ на вопросительный взгляд Голицына один из них прикрыл глаза и чуть заметно кивнул.

У Федора перехватило дыхание: он видел этот немой диалог и понял, что это означает – его мать мертва. Глаза его загорелись яростью, он попытался закрыть собой сестру, но Мосальский, на долю секунды опередив его, схватил Ксению за руку и толкнул к стрельцам:

– Держите ее покамест!

– Братец! – заголосила девушка.

Федор рванулся было к ней, но три человека бросились ему наперерез и схватили за руки. Он попытался вырваться, стряхнуть их с себя, и на какое-то мгновение ему это удалось. Однако те снова набросились на него, на помощь им кинулись все, даже князья Голицын и Мосальский, лишь один стрелец крепко держал Ксению.

Федор был молод, высок, широкоплеч и очень силен. Отбиваясь, он изловчился и пнул Мосальского так, что тот отлетел к противоположной стене и затих. Голицын благоразумно отошел и больше в драке не участвовал.

Ксения завизжала, и остановить ее было невозможно. Она кричала и кричала, а Федор, извиваясь и напрягая все силы, пытался освободиться. Ему казалось, что эта борьба продолжалась долго, бесконечно долго… Нападавшим наконец удалось повалить его на пол, и пока трое держали его руки и ноги, четвертый схватил за шею и принялся душить. Последним отчаянным усилием Федор попытался сбросить их, но воздуха уже не хватало, дышать стало нечем, в голове зашумело, лицо налилось кровью. Глаза низложенного царя затуманились, и последним, что различил его помутившийся взор, было мертвенно-бледное лицо Ксении, без чувств оседающей на пол.

* * *

Двумя днями позже князь Рубец-Мосальский уже был в Туле и сообщил Димитрию, что Федор и Мария Годуновы отравились. Перекрестившись, царевич велел собираться и на следующий день направился к Москве. По дороге он заезжал в села и деревни, везде его встречали хлебом-солью, радостными криками и заверениями в покорности. Царевич со всеми разговаривал ласково, обещая быть не судьей, а родным отцом.

Наконец 20 июня 1605 года через Серпуховские ворота Димитрий въехал в столицу. Впереди него шествовала польская охрана, конная дружина с трубами и развевающимися знаменами, следом маршировали барабанщики, за ними степенно шли священники с крестами, позади – казаки, стрельцы в алых кафтанах и остальные войска. Замыкало шествие огромное количество карет и повозок, в которых ехали бояре и видные горожане со всего Русского царства. Посреди всего этого великолепия на богато украшенном коне ехал царевич в парадном наряде, расшитом золотом. Во всех московских церквях звонили колокола, улицы были запружены народом, люди влезали на балконы, крыши и колокольни, чтобы хоть одним глазком увидеть «солнце земли русской».

Димитрий, спокойный и величественный, беспрестанно улыбался, кивал направо и налево, а в душе его царил сумбур. Господи, неужели это все происходит наяву? Неужели он и вправду добился бесконечной, неограниченной власти? Ему вспомнился приезд Генриха на коронацию в Реймс. Да тот joyeuse entrе2e ничто по сравнению с тем, какой въезд в Москву устроили ему, Димитрию! На каждом лице читалось ликование, то и дело к нему подходили группы кланяющихся вельмож с подарками от разных земель русских, со всех сторон неслись восторженные крики встречающих его горожан.

По Ленивской мостовой кортеж Димитрия проехал через Стрелецкую слободу, по Живому мосту перебрался через реку и, миновав Москворецкие ворота, достиг Троицкого собора[38] и Пожара[39]. Здесь, на Лобном месте, царевича с молебном встретило московское духовенство. Димитрий спешился, приложился к образам, и процессия направилась к Фроловскому мосту, перекинутому через охранный ров в Кремль.