Утерянные победы. Воспоминания фельдмаршала - Эрих фон Манштейн

Далее, стало известно о движении большого моторизованного соединения из Сталинграда в направлении на Дон, и на левом фланге группы обстановка значительно обострилась. Восточнее Ворошиловграда 6 тд, брошенной на средний Донец из группы Голлидта по приказу командования группы, не удалось вновь отбросить противника за Донец. Она смогла только сковать противника на его плацдарме.

Далее на запад противнику удалось на широком фронте перейти Донец, так как практически здесь не было сил для организации обороны. Противник располагался перед Славянском и овладел Изюмом. Уже стало проблематичным, возможен ли вообще отвод группы Голлидта на рубеж Миуса. По плану командования группы она должна была 5 января выйти на линию Новочеркасск – Каменск. На самом же деле вследствие отказа Гитлера одобрить отвод фронта на рубеж Миуса она стояла еще на линии Дон – Донец. Если бы противник быстро атаковал из Славянска на юго-восток, то он выбил бы нас с позиции на Миусе. Хотя в это время 1 танковая армия с подчиненными ей по приказу командования группы частями передвигалась из Ростова на средний Донец, прошло еще несколько дней, пока эта армия смогла действительно вступить в бой. Произошло это потому, что в прибрежном районе размякшие дороги значительно затрудняли движение танковых дивизий, в то время как далее на север почва сильно замерзла и не ограничивала, следовательно, возможности передвижения русских.

Ввиду создавшегося угрожающего положения командование группы не только возобновило свое требование о немедленном отходе правого фланга на Миус, но и поставило перед ОКХ ряд других частных требований, которые должны были показать всю опасность сложившейся обстановки. Оно требовало ввода в бой 7 зенитной дивизии, которая использовалась для противовоздушной обороны в тыловом районе и для охраны железной дороги, ведущей через Днепропетровск, а также для отражения атак наземных частей. Оно требовало немедленно начать подготовку для снабжения всей группы армий по воздуху на случай, если противник отрежет ее тыловые коммуникации. Оно требовало значительного повышения объема железнодорожных перевозок военных транспортов за счет снабжения группы армий «Б», где вряд ли еще имелись части, которые необходимо было снабжать.

Оно требовало, чтобы танковый корпус СС, как только он в результате ускорения темпов переброски будет сосредоточен у Харькова, был направлен для удара южнее Донца на Изюм, в случае если обещанное наступление дивизии «Рейх» к 6 февраля не даст успеха, который должен был помочь нам достигнуть Купянска.

Наконец, оно требовало немедленного перевода боевого состава 13 тд и двух пехотных дивизий 17 армии на нижний Днепр, где они должны были получить новое оружие и обозы – из обозов и колонн 6 армии. Если Гитлер уже отказался выслушивать далеко задуманные оперативные планы, то обстановка, связанная с этими требованиями, по крайней мере, должна была показать ему всю серьезность положения.

Результатом этой телеграммы было то, что 6 февраля у нас приземлился «Кондор"{65} фюрера, который должен был доставить меня в его ставку. Видимо, здесь помогло посещение в конце января его шеф-адъютанта генерала Шмундта, которому мы очень серьезно изложили наше мнение о положении на фронте и о высшем военном руководстве, и Гитлер решил выслушать меня лично.

Беседа 6 февраля 1944 г. между Гитлером и мною привела к тому, что стало возможным предотвратить угрожающую немецкому южному флангу катастрофу и дать Главному командованию шанс, по меньшей мере, для достижения ничейного исхода войны на востоке. Гитлер начал нашу беседу, как я упоминал уже о том в главе «Сталинградская трагедия», с безоговорочного признания своей личной ответственности за трагедию 6 армии, закончившуюся за несколько дней перед этим. У меня создалось тогда впечатление, что он не только тяжело переживал эту трагедию, поскольку она означала явный провал его руководства, но что его, как человека, кроме того, очень угнетала также судьба тех солдат, которые до конца храбро боролись и остались верными своему долгу, веря в него. Позже у меня, правда, возникло сильное сомнение, трогает ли Гитлера судьба солдат, которые безотчетно доверяли ему и верили в него, не рассматривал ли он всех их от фельдмаршала до простого солдата лишь как орудие своей военной политики. Но что бы то ни было, а факт полного признания им своей ответственности за Сталинград, с точки зрения солдата, производил впечатление. Преднамеренно или бессознательно, Гитлер тем самым психологически искусно начал беседу, что он вообще умел делать мастерски, подстраиваясь в тон собеседнику.

Что касается меня, то я предполагал обсудить с ним два вопроса. Первый вопрос затрагивал дальнейшее ведение операций на моем участке, что зависело от согласия Гитлера на оставление восточной части Донбасса, о котором я должен был по необходимости просить его. Было необходимо добиться этого согласия в тот же день.

Второй вопрос, который я хотел поставить, касался высшего военного командования, то есть руководства Гитлера в той форме, в какой оно осуществлялось после отстранения Браухича. Результат этого руководства – Сталинград – давал мне достаточный повод.

Чтобы сразу ответить на второй вопрос, я должен коротко сказать, что наша беседа осталась безрезультатной. Сознавая, что такому диктатору, как Гитлер, невозможно было отказаться от должности главнокомандующего, я попробовал подсказать ему вероятное решение, которое не затрагивало бы его престижа, но в будущем могло бы обеспечить безупречное военное руководство. Я просил его обеспечить единство руководства военными действиями назначением одного начальника Генерального Штаба, которому он смог бы полностью доверять и одновременно предоставить соответствующие полномочия и права.

Гитлер, однако, явно не хотел обсуждать этот вопрос по существу. Он все время переходил на вопрос о личностях и жаловался на разочарование, которое он испытал в отношении бывшего военного министра Бломберга и фельдмаршала Браухича. Он категорически заявил, что он не может дать такие права начальнику Генерального Штаба, которые практически поставили бы его над Герингом. Последний никогда не подчинился бы руководству, которое исходило бы от начальника Генерального Штаба, даже если бы он и действовал от имени Гитлера. Мы не будем сейчас говорить о том, боялся ли действительно Гитлер таким решением пойти против Геринга или он просто прикрывался этим предлогом.

Но, прежде всего он все время возвращался к создавшейся оперативной обстановке. Так как обстановка требовала от меня во что бы то ни стало добиться решения, а я до сих пор еще не получил согласия Гитлера на мой оперативный план, мне ничего не оставалось, как свести весь разговор к оперативным вопросам. Я должен был при всех обстоятельствах добиться безотлагательного решения по этому пункту.

Итак, я перехожу к первому вопросу относительно дальнейшего ведения операций в районе группы армий «Дон». Сначала я нарисовал Гитлеру фактическую обстановку в районе действий группы и сделал вытекающие из нее выводы. Я доложил ему, что наших сил недостаточно, чтобы удержать дугу Дон – Донец. Как бы велико ни было для нас, а также и для противника значение Донецкого бассейна, вопрос состоит только в том, потеряем ли мы при попытке удержать весь Донбасс и его и группу армий «Дон», а, следовательно, и группу «А», или мы своевременным оставлением части этого района предотвратим угрожающую нам катастрофу.