Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Я вернулась домой как человек с физическими ограничениями, пока еще слабый. На семейном совете было решено, что я должна переселиться ближе к детям, чтобы они могли сразу прийти, если мне понадобится помощь. Кроме того, я должна жить в доме с лифтом и в более просторной квартире, потому что в моей крохотной квартирке площадью сорок два квадратных метра мало воздуха для дыхания.

Мне принадлежала еще одна маленькая квартира, кроме той, в которой я жила. Я продала обе квартиры – за низкую цену, надо сказать, при помощи посредника. У меня не было сил принимать сотни потенциальных покупателей и вести с ними торг. Из двух квартир у меня получилась одна. На седьмой месяц после операции я переехала в новую квартиру.

В возрасте семидесяти четырех лет, будучи не совсем здоровой, я впервые удостоилась удобных условий жилья. Трехкомнатная квартира в доме с лифтом, есть даже рабочая комната с компьютером – это для меня невиданная роскошь. Я задавала себе вопрос, сколько времени мне суждено прожить в новой удобной квартире. Правда, говорят, что лучше поздно, чем никогда, но все же иногда бывает слишком поздно…

Я спросила моего лечащего кардиолога:

– Был ли смысл делать эту операцию? Ведь процесс закупоривания сосудов продолжается, завтра может обнаружиться закупорка в другом месте! И что тогда – еще раз на операцию?

Он ответил, что это очень медленный процесс и, хотя мое сердце пострадало от инфаркта, в целом я в неплохом состоянии.

– Что касается сердца, пять лет я вам гарантирую, – сказал он, – возможно, даже десять.

Пять лет казались мне тогда вечностью. Я сказала:

– Пять лет – этого достаточно. На большее я не претендую!

С тех пор прошли уже больше пяти лет, и сегодня я вовсе не отказываюсь от дополнительных пяти лет, обещанных кардиологом – только без примечания «возможно». У меня появилась жадность к жизни, похожая на голод, испытанный когда-то. Я начала писать эту историю, сначала на иврите, и сомневалась, успею ли закончить ее. И вот я заканчиваю работу над ее переводом на русский язык – и у меня есть еще проекты, которые я хотела бы осуществить.

За те годы, от которых я готова была отказаться, когда не соглашалась на операцию, произошло несколько хороших событий. Я удостоилась присутствовать на свадьбе моей внучки Элинор с ее избранником; у этой четы родилась девочка по имени Даниэль, моя первая правнучка. Надеюсь в добрый час увидеть новых правнуков, хотела бы узнать их и видеть, как они растут.

Когда я с высоты восьми десятков лет оглядываюсь на мой жизненный путь, главный мой вывод заключается в том, что я счастливый человек. Так много разных вещей испытала, так много разного видела, на каждом этапе познавала что-то новое. Самое главное – я научилась получать удовольствие от самых простых и маленьких вещей. Чем горше времена отчаяния и страданий, тем ярче и полнее минуты счастья.

Я не героиня, моя сила в стойкости и в малых делах. Я люблю жизнь и всегда искала путь к выживанию, а дилеммы, стоявшие передо мной, часто бывали жестоки. С моей точки зрения, лучше живой человек, чем мертвый герой. Евреев, которые ушли в изгнание после падения Второго Храма, я ценю выше, чем героя Элазара Бен-Яира, который отказался сдаться и умертвил себя и всех своих людей в окруженной римскими легионами Мацаде. Ушедшие в изгнание были рабами, на их долю выпали скитания, унижения и гонения, но они сумели выжить даже в труднейших условиях. Благодаря им жив сегодня народ Израиля, в противоположность многим народам древности, память о которых утонула в бездне забвения.

Не все мои итоги положительны, было в моей жизни и немало неудач – в результате ошибочных решений, непонимания ситуации и слабости. Были жестокие обстоятельства, с которыми я не сумела справиться. Не смогла обеспечить своим детям счастливое детство и молодость; не вложила достаточно сил в их воспитание. Надеюсь, что теперь, когда до финиша осталось несколько шагов, они простят меня.

Работа над этой книгой сопровождалась нелегкими раздумьями. Моя жизнь сама по себе не столь интересна, чтобы посвящать ей книгу. Мне хотелось создать биографию эпохи, но не научное исследование, а живой рассказ, отражение эпохи в судьбе ее современника. Благодаря работе над книгой у меня было несколько лет полноценной и интенсивной жизни, я как будто заново прошла весь путь от детства до старости. Было в этом что-то освобождающее, некий катарсис. Я счастлива, что довела эту работу до конца.

Человек и режим – этот вопрос занимал меня больше всех других. Кто здесь творец и кто творение? Кто строит и кто ломает? Меня интересовал процесс взаимоотношений человека и режима, и фоном послужила моя личная судьба, которая прошла через три режима. Первым из них был националистический и профашистский режим Латвии до советского вторжения в 1940 году; но тогда я была ребенком и не осознавала его отрицательную сущность. Все же и он оставил в моей душе несколько шрамов. Потом – тридцать лет жизни при советском режиме, жестокость которого доходила до крайности в отношении к нам, бывшим буржуям, «социально опасным», но и не только к нам. И после этого – более сорока лет жизни в демократическом Израиле, который оказался вовсе не тихой пристанью, а страной, подверженной внешним опасностям и раздираемой внутренними противоречиями.

Есть люди, которые утверждают, что их мышление совершенно самостоятельно и независимо от давления режима. Я не верю в это утверждение. Даже самая прочная сталь между молотом и наковальней приобретает форму, нужную кузнецу. Нет человека, свободного от влияния режима, при котором он живет. Не только согласие и подчинение – сопротивление тоже является видом взаимодействия.

Советский режим известен своим экстремизмом, и даже сегодня, после того как он пал, народы России не в состоянии преодолеть последствия тяжелого наследия. В нас, бывших подданных Союза, до сих пор живут элементы этого наследия, они впитались в мозг и кровь вопреки нашему желанию. Режим в Израиле, коренным образом отличающийся от советского, тоже оказывает сильное влияние на человека. После долгих лет принадлежности к преследуемому меньшинству человек прибывает в страну, где становится частью «господствующей нации». Это изменение создает сильный соблазн заносчивости над другими, мести за тяжелое прошлое. Даже самый умеренный и либеральный человек в минуту искренности перед самим собой признает, что и в нем есть частица этой заносчивости. Не случайно мы считаем, сколько лауреатов Нобелевской премии выдвинул еврейский народ, сколько великих ученых, сколько евреев-героев Советского Союза было во второй мировой войне.

В этом нет ничего плохого, ведь каждый человек любит свой народ. Еврейский народ строит свой национальный эпос из обломков, скопившихся за тысячелетия. Несмотря на историческое поражение, приведшее к изгнанию народа из своей страны, нам есть чем гордиться. Нужно только остерегаться потери пропорций, не дать национальной гордости превратиться в ксенофобию, а ощущение своей силы – в решающий фактор в политике. Тем более что в Израиле много граждан других национальностей.