Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

Адрес мы нашли в интернете. Проехали сорок пять миль до крохотного городка под названием Биксвилль, приютившегося в горах к западу от Стоктона. День был свежий и ясный. Приземистое здание полицейского участка развалилось у дороги, словно усталый бродяга.

– Подождешь в машине? – спросил папа.

– Нет-нет! Я туда пойду!

– Я книжку захватил, почитать на досуге. – Папа показал мне томик Д. Ф. Янга «Нарциссизм и антипотребительское движение в США» (1986).

– Пап…

– Да, моя радость?

– Можно, я сама буду с ними разговаривать?

– Э-э… Да, конечно.

Управление шерифа округа Слудер помещалось в одной-единственной комнате, которая царившим в ней беспорядком напоминала клетку с обезьянами в средней руки зоопарке. Были заметны попытки (в рамках бюджета) создать у десятка заточенных здесь полицейских иллюзию естественной среды обитания (непрерывно звонящие телефоны, шлакоблочные стены, выкрашенные в серо-коричневый цвет, чахлые растения в кадках, чьи поникшие побеги бессильно свисали, точно ленточки на подарочной коробке; вдоль стен выстроились картотечные шкафчики, словно футбольная команда в коричневых майках со звездой шерифа на груди). Полицейские получали питание согласно рациону (кофе и пончики), а также множество игрушек (вращающиеся стулья, пульты управления радиооборудованием, револьверы и подвешенный к потолку телевизор, непрерывно изрыгающий прогноз погоды). А все-таки запашок искусственности не удалось полностью истребить. Обитатели комнаты, лишенные необходимости бороться за жизнь, вяло исполняли необходимые телодвижения, демонстрируя, что занимаются охраной правопорядка.

– Эй, Билл! – крикнул один, прохаживаясь возле кулера с питьевой водой. – Гляди, новая «дакота»!

– Видел уже, – отозвался Билл, оцепенело пялясь в синий экран компьютера.

Папа с выражением глубочайшего отвращения на лице уселся на единственный свободный стул рядом с толстой поношенной девицей в топике с блестками и босиком. Ее безжалостно обесцвеченные волосы напоминали кукурузные чипсы.

Я подошла к дежурному. Он перелистывал журнал, покусывая красную пластмассовую ложечку для кофе.

– Я бы хотела поговорить со старшим следователем, если можно.

– А?

Широкое красное лицо дежурного можно было принять за чью-нибудь громадную пятку, если бы не ярко-желтые усы щеточкой. По лысой голове набрызганы выпуклые веснушки. На форменном значке имя: А. Бун.

– Кто у вас расследует смерть Ханны Шнайдер? – спросила я. – Учительницы из «Сент-Голуэя»?

А. Бун по-прежнему грыз ложечку и таращился на меня. Папа таких называл «упивающиеся властишкой» – когда им достанется какая-никакая власть, они стараются растянуть этот краткий миг до бесконечности.

– Сержант Харпер. А тебе что надо?

– По ходу следствия допущена серьезная ошибка, – ответила я как могла весомей.

Этими же словами выразил свою мысль инспектор Ранульф Карри в начале 79-й главы романа «Путь мотылька» (Лавель, 1911).

А. Бун записал мое имя в журнал и велел пока присесть. Я села на папино место, а папа встал возле умирающего растения в кадке. Изображая неискренний восхищенный интерес (бровь изогнута, уголки губ опущены книзу), он протянул мне «Бюллетень „Звезда шерифа“», зима, т. 2, № 1, – папа его снял с доски объявлений, вместе с булавкой в виде американского орла, проливающего блестящую слезу («Америка, в единстве наша сила»). На странице 2, в разделе «Отчет о результатах работы» (между «Особо опасны» и «Это интересно знать»), я прочла, что сержант Файонетт Харпер за истекшие пять месяцев опередила других сотрудников по числу произведенных арестов. На ее счету: Родольфо Дебруль (разыскивался за убийство), Ламонт Гримселл (разыскивался за вооруженный грабеж), Канита Кей Дэвис (разыскивалась за мошенничество с социальными выплатами, кражи и скупку краденого) и Мигель Румоло Крус (разыскивался за изнасилование и многочисленные правонарушения). Наименьшее по отделению количество арестов числилось за Джерардом Коксли: в осенний период всего-то один Иеремия Голден (разыскивался за незаконное управление транспортным средством).

Еще я нашла сержанта Харпер на групповом черно-белом снимке бейсбольной команды окружного управления шерифа, на странице четыре – справа, с самого края, женщина с весьма солидным кривым носом. Рот, глаза и брови теснились к нему, словно хотели согреться на арктически-белом лице.

Минут через двадцать пять – тридцать я сидела против нее в реальности.

– В заключении коронера ошибка, – кашлянув, с глубокой убежденностью заявила я. – Вывод о самоубийстве не соответствует действительности. Понимаете, я была с Ханной Шнайдер, когда она ушла в лес. Я точно знаю, она не собиралась покончить с собой! Она мне сказала, что скоро вернется. И не врала.

Сержант Файонетт Харпер прищурилась. Ее оказалось тяжело воспринимать вблизи, с этой белой, как соль, кожей и огненно-рыжими волосами. Как ни взглянешь – хрясь, будто удар под дых. У нее были широкие костлявые плечи и манера поворачиваться к собеседнику всем телом, а не только лицом, как будто шея ее не слушается.

Если окружное управление шерифа считать отделом приматов в средней руки зоопарке, то сержант Харпер явно была той единственной мартышкой, которая решила доверять людям и работала как одержимая. Она щурилась на всех и каждого, не только на меня и А. Буна, который привел меня к ее столу («Так», – сказала она без улыбки вместо «здравствуй»). С той же хмурой подозрительностью она смотрела на стопку бумаг на столе, на потертый коврик для мышки с подушечкой под запястье, на прикленную над экраном бумажку с надписью: «Могущий смотреть – да увидит, могущий видеть – да заметит»[423] – и даже на две фотографии в рамках возле компьютера: на одной пожилая женщина с пушистыми седыми волосами и повязкой на глазу, на другой сама сержант вместе с мужем и дочкой, как я поняла. На снимке они подпирали ее с двух сторон, оба такие же длиннолицые, рыжие, ровнозубые.

– И почему же вы так считаете, – спросила сержант Харпер.

Голос у нее был глухой и низкий – нечто среднее между гобоем и горным обвалом, а вопросы она так и задавала, без вопросительного знака.

Я в общих чертах повторила все то, что уже говорила инспектору Коксли в отделении травматологии окружной больницы.

– Я не хочу быть невежливой, – сказала я, – и не ставлю под сомнение ваши методы. В конце концов, вы уже много лет занимаетесь охраной правопорядка и, наверное, достаточно эффективно, однако, по-моему, инспектор Коксли не записал конкретные подробности, которые я ему сообщила. А я по натуре прагматик. Была бы хоть малейшая вероятность самоубийства – я бы согласилась с такой версией. Но это совершенно исключено! Во-первых, как я уже говорила, от палаток за нами кто-то шел. Не знаю кто, но я его слышала. Мы обе слышали. А во-вторых, не такое у Ханны было настроение! Во всяком случае, тогда. Я не спорю, у нее случались минуты депрессии, как и у всех, но там, в лесу, она была полностью в здравом уме.