Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - Николай Хохлов

– Все в порядке, – сказал он. – Сосед пришел проведать. У нас это в обычае. Заходим друг к другу время от времени. Так, для проверки. Живем-то на осадном положении.

Равновесие уже вернулось ко мне, и я спросил тоном полушутки:

– Кстати, об осадном положении. Мы в Москве ломали себе голову, как до вас добраться. Целая разведывательная служба изучала систему вашей охраны, расписание вашей жизни и так далее. А я вот с первой попытки попал прямо к вам. Да еще застал дома одного. Как же так? А дисциплина организационная? Не ругают вас за такое поведение?

Околович усмехнулся:

– Да вы не иронизируйте. Я вам правду сказал о дисциплине. А насчет вашего прихода… Так знайте, что вам исключительно повезло. Я редко бываю дома в это время и тем более один. А вообще-то в ваших словах есть доля правды. Москва, наверное, представляет себе не только нашу организацию, но и каждого из нас в особом свете. Тоже миф. И пусть так думают. Пусть думают, что меня, например, охраняют очень сильно. Охраняют, конечно. Но, видите, не так уж, значит, сильно. А то, что противник так думает, уже хорошо. Тоже метод защиты. Своеобразное психологическое заграждение, если хотите…

– Ну, знаете… Заграждение заграждением, а вас так когда-нибудь действительно убьют.

Околович пожал плечами:

– Убить, конечно, могут. Но и дрожать от этой мысли я не собираюсь. Некогда мне. И потом, все зависит от того, как смотреть на такие вещи. Я, например, целиком принадлежу организации. Убьют меня, организация мое дело подхватит. А я, может быть, и мертвый сослужу нашему делу неплохую службу. Знаете, политическое убийство – это ведь в некотором роде признание врагом. Так что еще вопрос, бояться ли мне убийства…

Я внимательно посмотрел на него. Текст был похож на браваду, но интонация и сам человек, сидевший напротив меня, отвергали возможность позы.

– Знаете что? – сказал я очень серьезно. – Как бы мне вас попросить убедительнее, чтобы на время, пока я буду здесь, вы на психологическое заграждение чересчур не рассчитывали. Я за вашу жизнь перед своей семьей головой отвечаю. Если вас убьют, то не знаю, как будет с пользой для организации, но мне лично придется такой ответ держать, что не знаю, сумею ли вообще доказать, что я к вашей смерти непричастен. Нет уж, пожалуйста… Я категорически на этом настаиваю из собственных мелких интересов.

Околович засмеялся, но ответить не успел. Пришла Валентина Константиновна. Разговор переключился на Москву, на положение в Советском Союзе и последние новости «оттуда». Мрачные темы операции «Рейн» и планов советской разведки были временно оставлены. Мои рассказы затянулись до половины двенадцатого. Околович уже два раза звонил знакомым, ждавшим его на день рождения, и предупреждал, что придет поздно.

Наконец, я спохватился, что могу пропустить последний трамвай.

– Мне ведь придется еще провериться, нет ли слежки, – напомнил я Георгию Сергеевичу. – Лучше уже двигаться. Все равно в один вечер всего не расскажешь. Вы обещали вывести меня черным ходом…

– Да, да, обязательно, – ответил, ни минуты не раздумывая, Околович.

Он снял наши пальто с вешалки. Я посмотрел еще раз на Валентину Константиновну. Она знала, что сейчас ее муж поведет меня черным ходом. Поведет совсем один. Как бы правдоподобно ни звучали мои рассказы, конечно, оставалась возможность, что мой приход был особо тонкой комбинацией МВД. И все же в глазах Валентины Константиновны, снова отсвечивавших слезами, была вера в меня и в то, что я принес с собой.

– Спасибо, Валентина Константиновна, – сказал я, крепко пожимая ей руку.

– Дай Бог вам удачи, – ответила она и, помедлив секунду, перекрестила меня неловко и наспех, как бы боясь, что ее жест окажется некстати.

На какое-то мгновение у меня мелькнуло чувство тоски, что через несколько минут я уйду от этих людей в неизвестность, в одиночество. Валентина Константиновна продолжала негромко:

– Знаете, все случилось так неожиданно… Прямо свалилось на нас… Это вам спасибо… Даже не знаю, что сказать…

– Я поведу Николая Евгеньевича, Валя, – проговорил Околович. – Ты не хлопай дверью, чтобы не слышали, что мы ушли. Я вернусь быстро…

Перед дверью на лестницу Околович задержался было, чтобы по привычке пропустить гостя вперед, и тут же спохватился:

– Я пойду лучше первым. Света ведь не будем зажигать, чтоб с улицы не видели. Вы не споткнетесь в темноте?

Мы вышли на лестницу. Околович спускался в полутемноте, впереди меня на несколько ступенек. Шли мы медленно, осторожно, и я думал, какое чувство должно быть сейчас в душе Георгия Сергеевича. Он же не может знать, что у меня с собой нет не только никакого оружия, но даже и просто тяжелого предмета. Наверное, именно сейчас для него решается вопрос: провокатор я или его друг. Это хорошо. Все, что у меня есть дорогого в жизни, держится сейчас на ниточке доверия Георгия Сергеевича ко мне. И чтобы он ни говорил о своей профессии, обязывающей верить людям интуитивно, наш спуск вдвоем по темной лестнице докажет ему многое. Он доказывает и мне кое-что. Что слова Околовича об отношении к своему долгу и к возможности политического убийства не были бравадой.

Мы свернули в боковую дверь и попали на двор. Там было почти так же темно, как и на лестнице. Мы шли рядом друг с другом мимо бетонных гаражей.

– Значит, до понедельника, – сказал негромко Околович. – Через эти ворота вы попадете на бульвар. Я постою здесь немного и проверю, не пойдет ли кто за вами…

Мы были уже в каменной арке боковых ворот. Околович протянул мне руку:

– Желаю вам удачи. Будьте осторожны.

– Моя удача или неудача теперь в ваших руках, – сказал я.

– Да нет, не совсем так, – задумчиво ответил он. – Я попробую, я обязательно попробую. Но дело это далеко не простое. Во всяком случае, держитесь до понедельника. Ни в коем случае не падайте духом. Я сделаю все, что могу.

– До свидания, – сказал я еще раз.

Он остался стоять в арке. Я начал пересекать улицу быстрыми шагами. Оглядываться не полагалось. Только дойдя до бульвара, я разрешил себе осмотреться. Все было спокойно. Одинокий прохожий показал мне направление к трамвайной остановке.

Сойдя у Гауптвахе, я остановился у кинотеатра. Лампочки рекламы уже погасли. Окошко кассы было закрыто цветной фанеркой. Я побрел по ночным улицам. Похоже, что моя встреча с Околовичем удалась. И все же странное чувство не оставляло меня. Чувство, что в событиях, которые я развязал, моя собственная воля стала второстепенным фактором.

Ночь на пятницу я спал без кошмаров или снов. Сказалось нервное напряжение предыдущих дней. Утром я тщательно проверился, нет ли за мной слежки, и переехал в другой пансион. Теперь уже три силы решали нашу судьбу: советская разведка, НТС и какая-то, пока мне не известная американская служба. Осторожность требовалась тройная. Я говорил себе, что Околович прав и без помощи иностранцев не обойтись. Конечно, его предложение застало меня в некотором роде врасплох. Я действительно попал под влияние мифа об НТС. Но все равно… Околовичу я доверяю полностью. И правильно сделал, что пришел к нему. В том, что я затеял, ставка должна быть на людей, а не на технические обстоятельства. Околович уже давно живет за границей. Ему и НТС, наверное, не в первый раз решать такие вопросы. Взаимоотношения с иностранцами для них должны быть обычной и хорошо знакомой проблемой. Плохо только, что Околович не имеет никакой возможности связаться со мной до понедельника. Вдруг начнутся какие-нибудь осложнения с иностранцами… Околович захочет посоветоваться со мной или просто предупредить об опасности. Мало ли какой поворот могут принять переговоры. Эх… Упустили мы с ним это обстоятельство. Хоть бы какую-нибудь контрольную промежуточную встречу назначили. Но, между прочим, контрольную встречу еще не поздно организовать. Звонить ему на работу нельзя. Околович мог уже встретиться с американцами, и телефон могут подслушивать. Надо сделать как-то иначе…