Птенцы Виндерхейма - Алина Лис

Девушка сделала шаг, другой. Руки сами потянулись вверх. Хлопок на сильную долю. Еще шаг.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как за ней потянулась цепочка. Шаг. Еще шаг. Взяться за руки – ладонь Сольвейг горяча, как маленькое солнце. Поклон, три хлопка.

Барабан в руках Сигрид пел. Он приказывал, повелевал, тянул вперед. Ритм поселился в венах, отдаваясь в висках с током крови. Тело больше не принадлежит Альдис. Ноги сами делают прыжок, руки соединяются для хлопка…

Впереди костер. Обойти посолонь.

Не было прошлого, не было будущего. Вся жизнь сжалась в крохотный, не больше игольного ушка, миг «здесь-и-сейчас». Здесь и сейчас Альдис танцует, здесь и сейчас ведет цепочку, здесь и сейчас живет.

Тлен – смеялся барабан. Прошлое – тлен, будущее – туман. Будь здесь. Будь сейчас. Иди за мной.

Шаг. Прыжок. Поклон. Рука Сольвейг.

Блики пламени освещали изуродованную половину лица Сигрид, превращая женщину в изваяние жестокой древней богини. Неутомимые пальцы гладили и били тугую кожу.

Танцуй – смеялся барабан. Танцуй, пока можешь…

Едва ли кто-то из танцоров смог бы сказать, сколько прошло времени. Час? Три? Минуты спеленались в тугой кокон, вне которого само понятие «время» теряло смысл. Ночь. Алые жаркие угли на месте былых костров. Утоптанная земля под ногами и сухой отрывистый голос барабана.

Шаг. Еще шаг.

Руки, ноги, веки налились свинцовой тяжестью. Сейчас бы упасть, закрыть глаза…

Не сметь! – ругался барабан. Нет, нет, нет. Танцуй, пока можешь. Иди, пока дышешь. Дальше, дальше, дальше…

– Не могу больше! – всхлипнул кто-то за спиной.

– Можешь, – голос Сигрид. – Танцуй!

Хлопок. Взяться за руки.

– Я разочарован, – сказал отец, и лицо его выразило усталое отвращение. – Ты опозорила меня и весь наш род.

– Это неправда!

– Уничтожила все, что мы строили годами, предала свою страну.

– Папа!

– Иного и не стоило ожидать. Ты же женщина.

Он отвернулся, сделал два шага и почти сразу скрылся в раскинувшем повсюду свои щупальца белесо-сером тумане.

– Папа, подожди! Папа, послушай!

Она рванулась за ним, захлебнулась криком, продралась сквозь влажную серую паутину только для того, чтобы провалиться по пояс в черную жижу.

Еще шаг по пояс в грязи. Второй шаг. На третьем нога не встретила опоры, девушка потеряла равновесие и ухнула в трясину.

Горькая гадость забивалась в рот, в нос. Звуки исчезли, что-то живое, холодное и гладкое скользило по коже, обматывало, сжимало кольца. Трясина, вокруг ненадежная дрянь – не суша, не вода. Не пройти, не поплыть, но утонуть хватит. Она барахталась, руки шарили над головой, натыкались на что-то гибкое, живое. Воздуха почти не осталось…

– Держись!

За шиворот дернула чужая сильная рука. Воротник форменной куртки затрещал, но устоял. Девушка, задыхаясь, вывалилась на камень, желудок скакнул куда-то к горлу, и ее вытошнило проглоченной жижей.

– Вставай, – сказал Такаси. Лицо сухопарого ниронца было бесстрастно, как у статуи. – Иди.

Превозмогая слабость, девушка подтянулась, выбралась из трясины. Где-то над головой, за свинцовыми темными тучами глухо охнули первые раскаты грома.

– Иди.

– Куда?

Но Такаси уже не было рядом. Молния на секунду высветила на его месте высокую женскую фигуру. Сейчас на Сигрид не было повязки. Два давних белых шрама наискось метили пустую глазницу.

– Вам что-то непонятно, курсант Суртсдоттир?

Альдис встала, сделала шаг по кромке трясины. Где-то вдалеке мелькнул силуэт отца.

«Надо догнать его. Надо объяснить».

Сигрид смотрела в спину.

Она бежала, а сверху грозно рычал гром, сухие молнии били, освещая дикий, фантасмагорический пейзаж. Справа, сколько было видно глазу, простиралась каменистая пустыня, слева волновалось грязевое море. Отец шагал неторопливо и равномерно, но как девушка ни старалась, догнать его не получалось.

– Помоги мне! – Она не сразу услышала крик. По инерции пробежала еще десять шагов, прежде чем обернуться.

Совсем рядом в трясине барахтался Торвальд.

– Пожалуйста, помоги! Альдис!

– Сейчас… я сейчас.

Косичка эльдри наполовину погрузилась в жижу. Парень пока держался, но жидкая чавкающая грязь делала свое дело.

Она упала на живот, попробовала найти его руку.

– Оставь его, – долетел голос отца. – Что такое жизнь одного мальчишки-рыбака по сравнению с целой страной?

– Помо… – Трясина жадно сглотнула: на месте тонувшего набух и лопнул смердящий черный пузырь.

– Оставь, и ты сможешь пойти со мной.

– Нет. – Альдис стиснула зубы. – Тор!

Руки шарили в черной грязи, там, где секунду назад был эльдри. Никого.

– Тор, где же ты?!

Альдис шагнула в грязевое море.

У самой кромки жижи было по пояс. Она сделала еще шаг, провалилась по грудь.

– Тор?

Рука наткнулась на что-то твердое. Девушка рванула на себя тело и чуть не рухнула вперед. В последнюю минуту она сумела перераспределить вес и откинулась назад, больно ударившись спиной о камень.

Сверху еще раз громыхнуло. Молния вспорола брюхо туче, и крупные, болезненно-колкие струи взбили поверхность грязевого океана.

За струями дождя не было видно и на расстоянии вытянутой руки.

Он был тяжелым. Был неподъемным. Был огромным, как турс. Чавкающая грязь вцепилась в него корявыми пальцами и держала крепко.

Он не двигался.

Трясина охватывала, обнимала, тянула вглубь, в черные смердящие недра, и Альдис боролась с дождем, боролась с трясиной, словно та была живым существом. Сверху колол и бил дождь, вмолачивал поглубже, в грязь. Казалось, это никогда не кончится. Болели руки, болел живот…

Проползти несколько сантиметров. Собраться с силами. Потянуть на себя тело.

«Отпусти, – шептала трясина. – Зачем он тебе? Отпусти, и я позволю тебе уйти».

– Отпусти его! – кричал отец с берега. – Ты мне не дочь!

Сотни лет спустя Альдис выбралась на берег. За собой она тянула огромное, неподъемное, неподвижное тело.

Лишь повернувшись к спасенному, чтобы сделать искусственное дыхание, она поняла, какую ошибку сделала.

Это был не Торвальд. Это был незнакомый взрослый сванд, которого девушка никогда раньше не видела. И он был давно мертв.

Струи дождя обмыли тело. Слой грязи больше не скрывал синее распухшее лицо мертвеца. Под осклизлой, расползающейся на глазах кожей шевелились личинки могильных червей. Пустые, давно выеденные глазницы безучастно смотрели в небо, и их заливало водой.