Летняя книга - Туве Марика Янссон

Это предупреждения – понимаешь? – а если мы продолжаем поступать неправильно, то наказание будет все страшнее и страшнее.

Самуэль посмотрел на меня, нахмурив брови, и повторил:

– Все страшнее и страшнее.

Я немного подождала, но он продолжал смотреть на меня. Тогда я осторожно спросила:

– Ты имеешь в виду нас?

– Я не имею в виду никого лично, – нетерпеливо ответил Самуэль, – я стараюсь видеть вообще в целом, глобально!

Стало совсем тихо.

Он свернул салфетку на самые мелкие, какие только мог, части и в заключение добавил:

– Ну вот. Конечно, это можно применить и к нам. В самом деле, мы служим очень хорошим примером. Если тебе так хочется…

Он наклонился через стол и снова углубился в свою тему. Он объяснил:

– Все произошло следующим образом: понимаешь ли, сначала ты мне понравилась как женщина, потом все изменилось: я почувствовал себя с тобой как дома, спокойно и уютно. Раньше я этого ни в ком не находил. Тогда я полюбил тебя.

Я кивнула. Было так ужасно приятно, что мы отошли от этого синтетического мышления.

– Но теперь, – продолжал Самуэль, – я не чувствую никакой страсти вообще. Я приблизился к тебе духовно. И хотел бы сохранить твою дружбу как своего рода наивысшую сверхдружбу, понимаешь?

– Это одно и то же… – начала было я.

– Подожди, – оборвал меня Самуэль, – теперь мы подошли к самому важному, к предупреждению. То, что случилось прошлой весной, стало предупреждением: мы должны возвыситься и достичь духовной общности.

– Что ты имеешь в виду, говоря «прошлой весной»? – спросила я.

Самуэль сделал неопределенный жест, он сказал:

– Но ты, конечно, знаешь. Это тот раз, когда ты так расстроилась из-за того, что ничего не получилось. Понимаешь, это была Божья воля, это случилось потому, что Он показал нам, что не это имел в виду. Нас будут предупреждать еще много раз. Но теперь, когда мы заметили Его намерения, требования к нам станут еще больше. Эти предупреждения будет труднее понять. Но мы, наверное, справимся.

Я крутила свой стакан и хотела, чтобы громкоговоритель замолчал. Здесь что-то было не так.

– И вот теперь я спрашиваю себя: что же правильно? – продолжал Самуэль оживленно. – Не могло ли это все быть тем, что восстает против нашей природы, то есть нашей основной природы? Мы можем сказать: природа наказывает самое себя, так как мы творим что-то неестественное для нас и потому плохо себя чувствуем. Согласно верованиям некоторых восточных народов, то, от чего мы себя плохо чувствуем, – грех. Представь себе человека, который упорно старается стать художником и отказывается понять, что таланта не хватает, – он упорно работает по десять часов в день в течение, ну скажем, десяти лет. Он работает до сорока, пятидесяти лет, все время одинаково прилежно, но без каких-либо видимых успехов. И вдруг он неожиданно прозревает и понимает, что работает супротив своей истинной природы и пора с этим покончить. Но выберет ли он потом путь назад или смирится – зависит от самого человека. Ты понимаешь, существует смирение разного рода; кто-то, например, успокаивает себя наркотиками или бурной жизнью.

Самуэль стукнул рукой по столу и мрачно взглянул на меня. Он сказал:

– Я совсем не уверен, что живопись является моим единственным призванием, с таким же успехом это может быть музыка.

Он продолжал:

– Тебе не стоит беспокоиться, надо только ждать и держать глаза открытыми; все время происходит так много событий, и ты не всегда знаешь, чем тебе следует заняться. Не огорчайся, но попытайся наконец понять: мы должны держать глаза открытыми и видеть, когда стоим на распутье, ведь столько дорог на нашем пути: тропинки, боковые дорожки, разные возможности – понимаешь? – и иногда сбиваешься со своего пути и идешь какое-то время рядом. И тогда можно помочь друг другу.

– Надеюсь, мы долго сможем идти рядом, – торжественно сказала я, и мы долго молчали, думая друг о друге.

Самуэль заговорил снова, и так бурно, что испугал меня.

– Я хочу быть художником, – сказал он, – я хочу думать синтетически. Человек – машина, думающая синтетически. Я хочу видеть, не думая о том, как устроен глаз. Мы никогда никуда не сможем прийти, все время анализируя, и не сможем получить даже намека на объяснение всего, что происходит под солнцем. Лучше не думать об этом.

Я подумала, что он абсолютно прав, и сообщила ему об этом.

– Ученый анализирует, – угрожающе сказал Самуэль, – а я думаю синтетически. Если у меня будет шестеро детей, то пятеро из них будут художниками, а шестой, и самый глупый, может стать директором банка, биологом или доктором.

Он подумал немного и с настойчивостью произнес:

– Главное – это прожить достойно. Не правда ли?

Я не успела ответить, так как Самуэль сразу же продолжил:

– Не жить счастливо, или справедливо, или насыщенно. Мы будем жить правильно. И пусть природа воспитывает нас, чтобы мы могли обрести самих себя. И пока мы живем, мы будем искать тех, кто сможет нам что-нибудь передать и помогать нам в дальнейшем.

Я кивнула, чувствуя необычайную гордость.

– Подумай, например, – воскликнул Самуэль, – чтобы существовать, мне необходимы углеводы, азот, вода и кислород. У тебя я нахожу, скажем, кислород, углеводы и азот. Допустим, у Бойера я нахожу воду. В этом случае ты для меня более необходима, потому что у тебя – три ингредиента, а у Бойера – только один. Но вода мне тоже нужна, без воды твои ингредиенты беспомощны.

– Я думаю, Бойер слишком много пьет, – заметила я.

Самуэль сразу продолжил, он сказал:

– Таким образом, я люблю всех людей, потому что все они помогают мне более или менее. И если приходит желание изучать и копировать их, учиться у них, то потом постепенно все это переплавляется в твое собственное – или, если хочешь, просто выбираешь то, что подходит тебе самому, и это становится полностью твоей собственностью. Точно так же и с живописью.

– Так должно быть, – сказала я.

У меня было такое чувство, как будто бы я все время переплавляла что-нибудь новое…

– Да? – спросил Самуэль и посмотрел на меня, а я не знала, как продолжить, и несколько вяло произнесла:

– На это же потребуется колоссальное время.

А потом у меня сильно разболелась голова.

Когда мы вышли на улицу, Самуэль выглядел оживленным и радостным, а я чувствовала себя довольно жалкой.

– Теперь твой черед говорить, – предложил он.

– Но я же говорю совсем по-другому, – ответила я, – ты все больше объясняешь, а я рассказываю о том, как есть. – Это звучало не очень хорошо, и я быстро добавила: – И могло бы