Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры - Найо Марш

Катберт склонил голову набок и уставился на огонь в камине. Правая его рука, мощная, как ствол небольшой березы, и покрытая густой растительностью, безвольно повисла между колен. «Однажды эта рука сжимала рукоятку ножа, принесшего смерть человеку», — мелькнуло в голове Аллейна.

Наконец Катберт глубоко вздохнул.

— Не знаю, — прогудел он своим колокольным басом, — есть ли смысл открывать рот. Право, совсем я этого не знаю.

Никто из персонала «Алебард», конечно, не пришел ему на помощь в его затруднении.

— А вы случайно не думаете, — заметил Аллейн, — что разъяснений и помощи с вашей стороны заслуживает хотя бы мистер Билл-Тасман? Ведь он для каждого из вас сделал немало, верно?

Тут Кискоман неожиданно проявил себя как человек неглупый.

— Мистер Билл-Тасман, — сказал он, — поступил так, как придумал сам. И как смог. В эту дыру под названием «Алебарды» он бы ни за какие коврижки не заманил такой штат прислуги, какой на самом деле хотел и считал для себя приличным. То есть приличным в обычном смысле. Так что он получил как раз то, что хотел. А хотел он удивления, интереса и похвалы со всех сторон. Именно это он и получил. Если ему нравится трепать всякую чушь о перевоспитании закоренелых преступников, это его дело. А мы хорошо справляем службу, и если бы ее не справляли, никаким перевоспитанием ему похваляться не пришлось бы. И вы бы на другом конце страны о нем ничего не прослышали.

На лица всех слуг легли слабые тени ухмылок.

— Он для нас сделал немало! — продолжал повар. Слезы еще не успели обсохнуть на его лунообразном лице, но знаменитая улыбка с ямочками уже опять озарила его. — Вы еще скажите, что нам следует быть благодарными. Давайте, скажите. Нам все только это и говорят. А за что? За честную оплату честного труда? После одиннадцати лет в кутузке, знаете, мистер Аллейн, вырабатывается забавный взгляд на такие вещи.

— Да-да, — заметил Аллейн. — Вырабатывается. — Он оглядел тесный кружок своих собеседников. — И когда покидаешь одну кутузку, попадаешь в некотором роде в другую. И тяжек путь для чужака, который не познал никакой тюрьмы, но пытается разбить ее стены.

Все посмотрели на него с изумлением.

— Однако нет смысла продолжать разговор в подобном духе, — продолжал сыщик. — У нас с вами конкретное дело. Если у вас нет возражений и поправок к моему рассказу о вашем личном участии в нем и если вы его подтвердите, меня это вполне удовлетворит и больше никаких претензий у меня к вам не будет. Однако я устал ждать ответа. Так что выбирайте.

Последовала длинная пауза.

Мервин встал, подошел к очагу и в сердцах швырнул туда новое полено.

— Выбора у нас нет, — сказал он. — Ладно. Все было, как вы сказали.

— Говори только за себя, — пролепетал Винсент, однако весьма неуверенно.

— Никто не задумывается, — загадочно высказался Катберт.

— То есть?

— Никто ничего не понимает и не хочет понять. Для нас, для каждого из нас, это был, так сказать, единичный акт насилия. Одиночная вспышка. Бывает нарыв: он набухает, набухает и никак не вскрывается. А потом — раз! — лопается, в голове сверкает молния — и все. Никаких закономерностей. Никаких последствий не наступает. Мы не более жестоки и склонны к насилию или преступлениям, чем любой добропорядочный человек. А на самом деле даже менее! Мы ведь теперь знаем, что бывает потом. Один раз у нас уже был прецедент. Мы не склонны к рецидиву. А никто об этом не задумывается.

— Найджел тоже не склонен?

Слуги переглянулись.

— Он немного чокнутый, — ответил Катберт. — У него бывают заскоки. Он не понимает…

— Он опасен?

— Я, пожалуй, приму ваше предложение, сэр. Согласен с вашими доводами, — продолжал Катберт, словно не расслышав вопроса Аллейна. — В основном все так и было. Винс нашел тело, а мы нашли решение. Глупое, как я теперь вижу, безнадежное. Но тогда нам казалось, что главное — не дать найти тело другим.

— Кто именно засовывал труп в кофр?

— Зачем вдаваться в такие детали? — отозвался Катберт. Мервин и Винсент посмотрели на него с явным облегчением.

— Значит, Найджел обо всем этом совсем ничего не знает?

— Ничего. Он твердо верит, что мистер Маулт не выдержал мук совести за глумление над нами. И под тяжестью греха удалился в неизвестном направлении каяться.

— Ясно. — Аллейн бросил взгляд на Фокса. Тот захлопнул блокнот и опять откашлялся. — Я сам составлю короткое заявление от вашего имени для следствия. Если все там будет правильно, всем придется его подписать…

— Мы не обещали ничего подписывать, — поспешно перебил Катберт. Остальные загалдели в знак согласия.

— Точно. Не обещали, — сказал старший суперинтендант. — Решать вам.

И он вышел из комнаты в сопровождении Фокса и полицейского шофера.

— Вы не считаете, — спросил инспектор в коридоре, — что кто-то может постараться соскочить или просто смыться?

— Вряд ли. Они не дураки. Правда, запихивать труп в ящик было глупо, но это из-за паники.

— Ох уж мне эти «одноразовики», не склонные к рецидиву… — мрачно процедил Фокс. — Хотя что-то есть в том, что они говорят: такими уж головорезами их не назовешь. Ну, не в привычном смысле — это точно… А один у них есть занятный, — задумчиво добавил он. — Тот, рыхлый. Повар. Как вы его называли?

— Кискоманом.

— Я думал, мне показалось.

— Он помешан на кошках. Кстати, кошки тоже замешаны в эту запутанную историю. Идемте, я обрисую вам всю картину, Фокс. Шагайте в зал. Я за вами.

II

…Наконец Аллейн закончил свое захватывающее повествование. Мистер Фокс выслушал его со своим обычным видом: брови удивленно вздернуты, рот кошельком, дыхание с легким присвистом от вечной простуды. Время от времени он вставлял короткие замечания и уточняющие вопросы, а когда шеф замолчал, заметил, что дело необычное, причем таким тоном, словно речь шла о портном, в целом консервативном, но взявшем вдруг на вооружение какой-то особый новомодный крой.

На все это ушло значительное время — когда беседа исчерпала себя, как раз пробило семь часов. Окна главного зала все еще оставались зашторены, однако, заглянув в щелки между полотнищами, Аллейн убедился, что все они плотно охраняются подкреплением, доставленным в «Алебарды» Фоксом, и что Бэйли с Томпсоном все еще осматривают под мощным прожектором труп Альфреда Маулта, но уже не одни — к ним присоединился какой-то очень тепло одетый мужчина.

— Врач из полицейского участка, — догадался старший суперинтендант. — Фокс, вот ключ от нижней гардеробной, окиньте-ка ее свежим глазом, а я пока поговорю с врачом. Только поаккуратнее. Нам еще собирать там все улики.

Полицейский врач доктор Мур заявил, что Маулта либо оглушили, либо сразу нанесли смертельный удар по затылку и что шея у него сломана, но, скорее всего, не от удара, а при падении. Аллейн принес кочергу, и они вместе приложили ее к рваной ране. Бурое пятно на рабочем конце инструмента совпало с ней на сто процентов, данное обстоятельство было должным образом зафиксировано фотографически. Потом доктора Мура, человека, по всему видать, опытного, много повидавшего и с наметанным верным взглядом, повели осматривать парик, и на нем, в зоне влажного пятна, обнаружился-таки крошечный клочок волос, не полностью отмытый от бурой субстанции. И парик, и кочергу было единогласно решено представить поскорее ученому вниманию патологоанатомов из Скотленд-Ярда.