Царица поверженная - Маргарет Джордж
Шрифт:
Интервал:
– Приветствуй царицу, ее благороднейшее величество, фараона благословенного Египта и всех подвластных ему земель и территорий!
Губы Артавазда остались сжатыми, подбородок вздернут, плечи расправлены, в глазах застыла усмешка.
– Царь Артавазд, – угрожающе промолвил Антоний, – ты должен почтить царицу, которая, как и я, сейчас распоряжается твоей жизнью.
Однако армянский монарх дерзко молчал.
– Говори! – приказал Антоний.
Солдаты достали свои короткие кинжалы и приставили их острия к ребрам Артавазда так, что вмялась ткань туники. Даже глубокого вздоха хватило бы, чтобы металл впился в плоть.
– Привет, Клеопатра, – громко произнес он.
Все ахнули. Чтобы пленник, враг, на публичной церемонии назвал меня личным именем без титула! Вот уж впрямь недалекий человек, полностью заменивший ум бессмысленной наглостью. Такому не место на троне, Армения заслуживает лучшего царя.
– Привет, Клеопатра, – повторил он еще громче и на сей раз протяжно. Словно не пару слов, а целую фразу – длинную, как тот обреченный обоз.
– Привет, побежденный предатель, – ответила я, не удостоившись произнести его имя.
Я кивнула, давая знать, что более не желаю иметь дела с этим существом.
Антоний махнул рукой, и двое солдат утащили Артавазда так быстро, что его ноги волоклись по ступеням.
Почему он держался столь вызывающе? Не потому ли, что знал о римском обычае казнить пленников сразу после триумфа и хотел прославиться такой последней речью как человек, умерший непокоренным?
Антоний повернулся, чтобы войти в храм и совершить жертвоприношение Серапису. Жрецы окружили нас на ступеньках, жрицы встряхнули систры, наполнив воздух ритмичным треском. Антоний исчез во чреве храма, и его золотистый плащ поглотил мрак, наполнявший здание даже в ясный день.
После торжественного шествия начались пиршества. По примеру Рима по всему городу были расставлены столы, и публику приглашали угощаться мясом, лепешками и неиссякаемым морем вина за счет дворца. Вполне в духе Диониса.
Сама я, правда, осталась во дворце и с удовольствием любовалась тем, как пировали наши служители. Они гуляли под освещенными деревьями, танцевали, пели, пили вино. Здесь люди вели себя пристойнее, чем на улицах.
Уже светлело, когда вернулся Антоний, не усталый и не шатавшийся, но оживленный. Плаща на нем не было, туника была помята и заляпана потом, на шее красовались гирлянды цветов и ожерелья из трав. Его приветствовали, ему рукоплескали, им восхищались, и он светился от радости, словно розовеющая на востоке заря. Пробежав по траве, муж подхватил меня, как тот молодой кавалерист, которым он внутри и остался, оторвал от земли и закружил. У меня пошла кругом голова, Антоний же заливался смехом.
– Идем!
Взяв за руку, он повлек меня к стоявшему у моря храму Исиды.
– Давай полюбуемся отсюда рассветом! День не заканчивается, пока солнце не поднимется заново.
Шесть дней спустя я в церемониальном наряде Исиды опять восседала на золоченом троне, установленном на высоком серебряном помосте. Снова рядом со мной находились дети, снова тон церемонии задавал Антоний. Но сама церемония была иной. На сей раз речь шла о провозглашении нашей Восточной империи.
Окончательные детали ритуала мы определили лишь поздно ночью, дня три спустя после триумфа. До того времени продолжались работы: люди подметали улицы, а из города бесконечной вереницей тянулись повозки, нагруженные оставшимся после празднования мусором, поскольку я не хотела, чтобы на объедках пировали бездомные собаки, крысы и вороны. Артавазда мы решили не убивать, а заточить в темницу. Таким образом этот триумф, наполовину превратившийся в шествие Диониса, проявит свое отличие от римского аналога: больше гуманности и меньше жестокости.
– Хотя у нас многое было по-другому и это не римский триумф, но как только о нем узнают в Риме, там придут в ярость, – сказала я Антонию.
– Меня их ярость не волнует. – Он пожал плечами, откинувшись на своем ложе и нашаривая валик, чтобы подложить под плечо.
– А мне кажется, что волнует, – возразила я. – Не в твоем характере намеренно злить людей. – Я помолчала. – Конечно, ты поступил умно, придав церемонии черты, отличающие ее от римского триумфа. При желании всегда можно сказать, что это совершенно иной обряд. Ты даже одет был не как римский военачальник, а как Дионис, и можно понимать…
– Тут и понимать нечего, – оборвал меня Антоний. – Дионисом я оделся не ради того, чтобы не обидеть римлян, а ради твоих соотечественников. Здесь я и есть Дионис, а ты со мной – Афродита. Во всяком случае, для греков. Для египтян я Осирис, когда ты – Исида. В Риме об этом не знают, а мне показалось сообразным…
Он умолк, не закончив фразы.
Здесь, на Востоке, Антоний постепенно позволял себе «становиться» богом. Сначала его приветствовали таким образом в Эфесе, после битвы при Филиппах. Потом он исполнил роль Диониса в Тарсе. В Афинах их с Октавией величали «богами благодеяний», а Антония прозвали Новым Дионисом. Чтобы ознаменовать это, он даже выпустил в обращение монеты, где он изображен в виде Диониса, а затем разрешил именовать себя так во всех восточных провинциях. Последним шагом после нашего брака стало почитание его в Египте как Диониса-Осириса с Афродитой-Исидой.
– Ты перещеголял Октавиана, – насмешливо сказала я. – Он-то всего лишь сын бога!
Как всегда, едва заходила речь об Октавиане, лицо Антония омрачилось.
– У меня нет ни малейшего желания соперничать с ним в претензиях на божественность! – произнес он надменно, как настоящий бог.
– Но для твоего божественного статуса просто необходимо обзавестись храмом, – заявила я.
– Не смеши меня, что за нелепость! – возразил он.
– Я серьезно. У Цезаря был храм, и у тебя должен быть. Октавиан строит храм в честь своего покровителя Аполлона, прямо рядом с собственным домом. Как крикливо! Это повальное увлечение. Ты тоже должен иметь храм.
– Чепуха.
– Я распоряжусь, чтобы в твою честь выстроили здание с видом на гавань. Назовем его Антониум. Или, может быть, базилика Божественного Антония – Divus Antonius.
– Да делай что угодно, – со смехом отмахнулся Антоний.
Но я-то видела, что в глубине души он доволен. Впрочем, что удивляться: оказанная честь греет любого человека, а когда это выражается в чем-то столь вещественном, как статуя – или целое здание! – тем более приятно.
– У нас на Востоке любой власти принято оказывать божественные почести, даже городским магистратам. Конечно, это не то же самое, что божественность. Помпея прославляли как бога, а его клиента Теофана – как «спасителя и благодетеля».
– Но это тонкие различия. Вряд ли их поймут в Риме. К тому же в Риме Диониса воспринимают несколько иначе, чем
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!